– Видите ли, Георгий Максимович, – тем же приподнятым тоном продолжал Коваль. – Я тут имел возможность чисто случайно познакомиться с некоторыми из ваших остроумных решений вопроса сокращения налогооблагаемой базы. Весьма изобретательные схемы, следует отметить. Вы не шахматист? Признаться, я сам очень интересуюсь этой областью знаний и при других обстоятельствах предложил бы обменяться позитивным опытом…
– Нет, я не шахматист. Предпочитаю карты, – ответил Георгий, принимая у официанта заказанный стакан чая с лимоном.
– Особенно интересны наработки по этому вашему трастовому фонду в Андорре. Конечно, формально вы можете отречься от этой структуры, но между нами… Впрочем, это сейчас неважно. Важно, что всем этим интересуюсь не я один. И не только люди, которые обратились ко мне за советом. К делу могут подключиться и некие третьи силы, о которых мы пока не говорим. Но это весьма влиятельные силы… Они могут заставить с собой считаться, поверьте.
Георгий вспомнил штатную шутку Саши Маркова: «Меня окружали приятные, симпатичные люди, медленно сжимая кольцо».
– Никак не могу понять, Михаил, – вы мне угрожаете? – спросил он, не скрывая уже своего раздражения.
– Что вы, Георгий! – даже с излишней горячностью возразил тот. – Угрожать – дело совершенно не в моей компетенции. Просто я помогаю не доводить ситуацию до того предела, когда уже являются те, кто в этих вопросах компетентен.
Он прервался, чтобы протереть запотевшие очки, и тогда Георгий, повинуясь странному порыву, сам не ожидая, что скажет это, спросил:
– Даже интересно, что вы с ним такого делали, что он от вас не просто сбежал, а прямо сразу решил отправиться… в край киммерийских теней?
От неловкого удара Коваля шар подскочил и едва не вылетел за бортик стола. С видом оскорбленного достоинства он выпрямил спину и улыбнулся сдержанной, хотя и болезненно дрожащей улыбкой.
– Вы не понимаете, Георгий. Я говорю с вами как друг. И как друг вам советую – верните то, что вам не принадлежит. Иначе потеряете гораздо больше.
– Такие вопросы, уважаемый Михаил, обсуждаются не в бане, а в суде, – ответил Георгий Максимович, от раздражения снова смазывая удар. – И с доказательствами на руках. Я наслышан, что вы весьма преуспевающий манипулятор, но метод кнута и пряника не действует на мазохиста-диабетика.
Коваль посмотрел на него из-под очков своими круглыми блестящими глазами.
– Вы действительно хотите обсуждать эти вопросы в суде?
Георгию оставалось только наблюдать, как он забивает подряд два шара – один в угловую, один в среднюю сетку. Он едва не забил и третий, отскочивший от бортика в сантиметрах от лузы.
– А что касается вашего вопроса, – продолжал он, уступая место Георгию, – мне кажется, тот, о ком мы говорим, мог бы сам вам рассказать,
Понимая, что проигрывает партию, Георгий почувствовал двойную досаду. Он отложил кий, вынул предусмотрительно захваченный с собой бумажник, бросил деньги на стол.
– Спасибо за компанию, не вижу смысла продолжать. На
Тучный банкир заглянул в бильярдную и позвал:
– Эй, питерские, всё пропустите! Семенков бузу устроил. Там снайперы его к стулу привязали, в Вильгельма Теля играть.
– В Вильгельма Теля? Снайперы? – Георгий засмеялся, изобразил тирольский йодль. – Это надо видеть непременно!
– А слыхали анекдот? – продолжал банкир. – Поп в бане говорит евреям: вы, ребята, или уж кресты снимите, или трусы наденьте…
Уже выходя из бильярдной, случайно поймав взгляд Коваля, Георгий со всей определенностью осознал, что нажил себе врага. Но тут же подумал, что у этого неприятного человечка и прежде было достаточно поводов его не любить.
Глава третья. Зависть
Он, видите ли, сжалился, он, прославленная личность, пожалел несчастного, сбившегося с пути молодого человека. Но временно. Пока вернется главный. Ему просто скучно по вечерам.
С июня Игорь ходил на курсы дизайна интерьеров. Ему нравилось учиться и даже казалось, что он наконец нашел занятие по душе. Придумывая и создавая модели нового жилого пространства, он едва ли не впервые в жизни чувствовал творческую радость и гордость за сделанное собственными руками. И Георгий Максимович поощрял его в этом, повторяя, что у мужчины должно быть какое-то занятие помимо выпивки и секса; хотя и выпивки, и секса в их жизни было по-прежнему много.