Адамово Яблоко

– Ох, Игорек, ты же одна моя кровиночка, на всем белом свете. Ты прости меня, родной, если я что делала не так… Бог велел прощать. И все же ты устроился в жизни, нашел себя, работаешь. Значит, не так плохо мы тебя воспитали. – Быстро взглянув Игорю в глаза, она добавила шепотом: – И на Виктора не держи зла. Он тоже чувствительный человек, несчастный. Все пьет один, в своей комнате… Мог бы жениться сколько раз. Видно, не хочет.

Дядя Витя вернулся с тарелкой вымытых фруктов и прикрикнул на тетку:

– Что снова сырость развела? Рано плакать, еще всех нас переживешь.

Она вздохнула и легла в постель, завернулась в одеяло.

– Хорошо, Витенька, не буду. Я полежу просто.

– А мы пойдем на кухню, поговорить надо, – заявил дядя Витя, глядя мимо Игоря. – Я чай поставлю. Тебе сюда принесем.

Игорю показалось, что дядя Витя успел выпить, но хочет казаться трезвым. Он двигался с грубой неловкостью – грохнул о плиту чайником, бросил на стол ложки.

– Давай по рюмке? – предложил он, вынимая из шкафчика бутылку дешевой водки.

– Я за рулем, – ответил Игорь.

Криво усмехнувшись, отчим кивнул за окно:

– Твоя, что ли, машина?

Игорь понял, что по старой привычке тот высматривал его, поджидая.

– Моя.

– Хорошо пристроился, я смотрю. Весь гладкий стал, как шалава из стриптиза. Холеный.

Он произнес это тем голосом, которого Игорь так боялся в детстве, потому что за оскорблениями почти всегда следовало рукоприкладство. Но теперь было даже немного странно вспоминать тот страх.

– Все с этим живешь? – продолжал отчим. – Или уже нового нашел?

– Я поеду, – сказал Игорь, поднимаясь.

– Стой, стой, – вдруг разволновался отчим, закрыл дверь в комнату. – Погоди, тут тебе не шутки. Надежда плоха, может, уже не выйдет из больницы.

– А что врачи говорят? – спросил Игорь.

– А что им говорить… сам знаешь, – вздохнул он как-то фальшиво и вдруг засуетился. – Садись, садись, сейчас чаю… Со сгущенкой, как ты любишь. Я побольше положу.

Игорь давно уже не пил чай со сгущенкой, но почему-то не стал возражать.

– Смотрел вчера по первому каналу, расследование – русская идея? – отвлекся отчим. – Дошли, во всем у них виновато православие. Суют мне, что в протестантских странах и у католиков лучше живут. А чем вы меряете, я спрашиваю? Опять бабло, шмотки, жрачка? А душу вы как взвешивали? Может, по-другому посчитать? У нас Толстой, Чайковский, Шолохов и еще чёрта в ступе, а у вас там кто – один Андерсен со своей Фрёкен Бок? И так уже на коленях стоим с их вонючей политкорректностью! Если тебе на улице кавказцы опустят почки всей толпой – им вменят хулиганство. А если ты одному сунешь в поганое рыло – разжигание межнациональной розни. – Он говорил и одновременно пытался открыть пачку с чайными пакетами. Пленка не поддавалась и он наконец рванул со злостью: – Как запечатают, уроды… задницы им так запечатать! – И, не глядя на Игоря, приступил к вопросу, который, видимо, беспокоил его в первую очередь: – А поговорить я хотел вот о чем… Ты из квартиры выписался. Это что означает? Ты соображаешь, что делаешь?

– У меня теперь своя квартира, – ответил Игорь, продолжавший испытывать по этому поводу чувство радости и гордости. – Оформленная в собственность. Мне от тебя больше ничего не надо.

Передернувшись, отчим поднял на него свои словно вымытые в хлорке глаза:

– Значит, заработал-таки передовым трудом… Точнее сказать, задним. Ну понятно, там бабки несчитанные. Что ему, нахапает еще.

Игорю были неприятны эти слова, но теперь и обида от отчима не казалась такой чувствительной, как прежде. Просто зависть чужого человека, чья жизнь сложилась не так успешно, как твоя. Он подумал, что дядя Витя и в самом деле неудачник – никем не любимый, немолодой, обозленный на весь мир. Теперь нелепостью казалось, что мать и сам Игорь, а позже тетка терпели его самодурство ради возможности поселиться в этой запущенной, заставленной старой мебелью квартире, где словно застоялся запах безысходности.

Отчим подвинул к нему чашку, а себе налил водки. Игорь заметил, что у него сильно дрожат руки, а лицо пошло красными пятнами.

– Ты пей, пей чай… А я тебе скажу, что давно собирался, – голос его звенел от ненависти. – Я же вижу тебя насквозь. Ты мелкая порченная дрянь, с детства был такой и остался. Ты в десять лет уже дрочил в сортире, в вашем блядском общежитии, где твоя мамаша давала всем подряд! Я все надеялся из тебя шлюху выбить, но, видно, генетика сильнее воспитания. Ты сам меня спровоцировал, я тут не виноват! Тебе же нравилось, я видел! Потому что ты только снаружи мужик, а внутри баба – и характер подленький, и вечное вранье, и ловкость, как пристроиться за чужой счет…

Игорь встал, но отчим схватил его за руку.

– А что, если я к этому твоему директору пойду и все ему выложу? И еще добавлю, что ты и сейчас ко мне ездишь? Что он на это скажет, а, мартышка?

Игорю было так противно, словно в рот ему попала муха или червивое мясо. Он вырвал руку и быстро вышел в коридор. Дядя Витя догнал его, ухмыляясь.