Африканские рабы...

Недавно Дааку опять привлек внимание к тому, что Осей Бунеу — король Ашанти и Адандозан — король Абомея и «сюзерен» Ардра и Уиды — «упорно отрицали», что войны между ними имели целью снабжать невольниками корабли работорговцев^{172}. По-видимому, в XIX в. положение стало уже несколько иным. Биобаку объясняет, что военное нашествие, уничтожившее страну Эгба в королевстве Йоруба в 1821 г., «надо рассматривать в свете потребности в рабах на побережье»^{173}, а также в связи с продвижением ислама на юг.

Все же и войны, вызванные политическими причинами, тоже приводили к появлению пленных, и часть из них неизбежно продавалась, а затем перемещалась по протяженным торговым путям, обычно приводившим к побережью. Войнами между государствами в Западной Африке особенно насыщен именно период с начала XVIII в. и до середины XIX в. Впрочем, в недавнем исследовании Жана Базена и Эмманюеля Терре опять содержится призыв пересмотреть некоторые из сложившихся представлений об этих войнах^{174}.

Если войны не играли первостепенной роли в «производстве» рабов, то, значит, следует говорить о специальных походах за невольниками. Подобные рейды должны были проводиться хорошо подготовленными вооруженными отрядами, нападавшими на слабо или вовсе не защищенные деревни и небольшие группы людей. По этому вопросу «Круглый стол о происхождении Конга»^{175} (Конг — королевство внутри современной территории Кот-д’Ивуар)^{176}

провел ценное исследование, позволяющее обобщить ряд наблюдений, не опасаясь того, что отдельные местные особенности поставят сделанные выводы под сомнение. Для историка большая трудность заключается в том, что информация, полученная из устных преданий, плохо датируется, не позволяя подчас уяснить, идет ли речь о начале или середине XIX в., а может быть, даже о конце XVIII в.

Вот как предания описывают практику захвата невольников:

«Мест, где это делали, было много. Они на них накидывались. Если они убегали, то шли в места между палаки и нами, там на них нападали и продавали в том же месте.

(Вероятно, на базаре в 16 километрах от Конга.) Они шли между тагана и нами и вышли на пришельцев, и когда пришли, их схватили. После этого их забрали и продали в том же месте, но у них было меньше рабов, чем у конгов».

А вот практика захвата как раз у конгов:

«Тагабана тоже отправлялись в путь и ходили по полям, а когда видели молодых и видели, что среди них не было старших, или когда видели одних женщин и не было мужчин, они их хватали и уводили продавать. Они набрасывались на них и вели продавать. Они ходили и в другие места и там хватали других людей и уводили их на рынок, чтобы продать. Вот так это происходило»^{177}

.

Безусловно, второй отрывок из устного предания вызывает удивление, так как из него следует, что в неволю не захватывали взрослых мужчин, тогда как в действительности именно они были основной частью «груза» невольничьих кораблей. Наиболее ярким в приведенных цитатах является их тональность, как бы отражающая запыхавшиеся голоса бегущих от погони, что свидетельствует о жестокости описанных повседневных преследований людей.

Во что же все это обходилось, как оплачивались война и насилие? Тот, кто брал на себя расходы, платил за оружие, лошадей, питание своих людей, выделяя для этой цели какую-то часть из доходов от захвата невольников. Но и те, кто непосредственно захватывал людей, по-видимому, какую-то часть из них оставлял себе, чтобы тоже позже продать их. Так происходило у конгов, но, вероятно, все было аналогично и в других местах.

Чисто африканской спецификой отличались также способы транспортировки предназначенного на экспорт живого «товара». Мы остановимся на этом, опираясь опять на устные предания, хотя это вновь не внесет ясности в датировку событий. Однако, принимая во внимание общий характер развития работорговли, можно считать, что формы транспортировки невольников между 1750 и 1840 гг. не претерпели существенных изменений. Возможно, что к концу указанного периода они даже стали еще более жестокими.