Репрессивные акции против работорговли привели к освобождению приблизительно 160 000 африканцев, да еще к избавлению от рабства примерно 200 000 человек в Америке. Более гипотетические расчеты позволяют думать, что последствия этих акций проявились в сокращении захватов в рабство на африканском континенте, где «производство рабов» снизилось примерно на 600 000 человек{197}
. Во всяком случае, очевидно, что под воздействием аболиционизма и его репрессивных мер произошло создание и укрепление под эгидой Запада новых политических образований в Африке: Сьерра-Леоне, где в 1810–1861 гг. официально были освобождены 94 329 африканцев, и Либерии — сначала американского колониального агентства, а затем территории, на которой власть перешла с 1847 г. к переселенным из Африки неграм, провозгласившим независимость и суверенность новой страны. К 1860 г. население Либерии составляли: 6000 освобожденных рабов, 5700 африканцев, освобожденных за предшествующие 10 лет американскими военно-морскими силами, а также около тысячи бывших рабов, которые сами себя выкупали на свободу. В то же время на территории современного Габона французы создали Либревилль, где поселили горсточку африканцев, освобожденных с савойского невольничьего корабля. Таким путем борьба с работорговлей преодолела трудности периода своего становления. Она дала возможность аболиционистам поверить, что их доктрина была не «химерой», как об этом горевал Кондорсе[31], а смогла привести к совершенно конкретным результатам.Наконец, нам осталось коснуться третьего пути с вероятными «временными кризисами» экономического характера для африканских обществ, издавна втянутых в систему работорговли, которую западный мир в одностороннем порядке решил ликвидировать. В этом плане почти неожиданно и как по воле Провидения возникли два обстоятельства, по сути совпадавшие с мечтами ранних аболиционистов и в то же время дававшие возможность, по-видимому, ослабить опасность упомянутых кризисов. Во-первых, в самый разгар индустриального подъема западный мир ощутил нехватку масел для смазки машин, бытового освещения, парфюмерного производства. Во-вторых, именно такие масла издавна производились в хинтерланде африканского побережья: арахис в области Сенегамбии, масличная пальма в полосе от севера Сьерра-Леоне до юга Анголы.
Европейцы сами не занимались возделыванием этих культур. Ранее они вывозили лишь небольшое количество пальмового масла для приготовления пищи рабам во время плавания на невольничьих кораблях. Но теперь потребности Запада определили характер нового экономического интереса к Африке — производить в ней масличные культуры, т. е. получать жиры и масла в промышленных масштабах. Первое обстоятельство было тесно связано со вторым, и, что любопытно, эта связь полностью воплотилась на практике за очень короткий срок (примерно за 20 лет). Это означает, что в Африке предпосылки для промышленного производства были созданы самими африканцами и за период куда более короткий, чем, например, время, потребовавшееся для подготовки производственного бума в рабовладельческой испанской Кубе.
В 1790 г. в Англию были привезены 132 тонны пальмового масла, в 1844 г. она импортирует его уже свыше 21 000 тонн, а за 1851–1860 гг. этот импорт возрос вдвое{198}
. Франция в 1847–1856 гг. импортировала в среднем 4000 тонн пальмового масла в год, но в последующие 10 лет объем этого импорта сократился вдвое, хотя в то же время ввоз арахиса из Сенегала достиг в среднем 8000 тонн в год, а из Сенегамбии в Марсель импортировалось более 25 000 тонн ореха «тулукуна» для производства мыла{199}. Иначе говоря, с 1830–1840 гг. старые коммерческие общества, специализировавшиеся на посредничестве в работорговле, получили взамен «живого товара» другую продукцию. При этом по сравнению с «белыми» работорговцами «черные» перестроились быстрее.Надо было разобраться, насколько продажная цена этих новых продуктов эквивалентна доходам от экспорта черных невольников. В разных районах африканского побережья и в разные периоды цена на растительные масла сильно колебалась, но все время сохраняла тенденцию к повышению. Около 1850 г. за тонну платили от 350 до 750 франков, а весь годовой экспорт масел оценивался в 11–12 миллионов франков. Пользуясь осредненными данными, эту сумму можно считать примерно эквивалентной стоимости 77 000 невольников, т. е. такому их числу, которое в действительности никогда в течение одного года не вывозилось, практически не могло быть вывезено. Новая экспортная продукция (при высокой урожайности масличных культур) как бы гарантировала поэтому полное прекращение экспорта рабов.