Агнесса из Сорренто

Уезжая из Сорренто вместе с кавалером, отец Антонио намеревался сопровождать его ровно столько, сколько им будет по пути. Отряд, которым командовал Агостино, стоял лагерем в разрушенной крепости в одном из тех старинных городков, что располагаются высоко в горах, чуть не в поднебесье, и составляют характерную живописную черту итальянского пейзажа. Однако, прежде чем они достигли развилки, простодушный, поэтичный, бесхитростный монах столь полюбился своему спутнику, что их объединила самая восторженная, пылкая дружба и Агостино не нашел в себе смелости тотчас же расстаться с ним. Испытавший на себе ужасные удары судьбы, изгнанный из дома, мучимый сознанием причиненной ему несправедливости, отвергнувший религию своих отцов по причинам интеллектуального и нравственного свойства, но не способный до конца порвать с нею благодаря усилиям памяти и воображения, он обрел в кроткой вере и смиренном рвении монаха некую примиряющую и целительную силу. Кроме того, он в значительной мере разделял почтение, которое его спутник испытывал к великому реформатору, поставившему себе возвышенную цель возродить церковь Италии, вернув ей изначальную апостольскую простоту и бедность. Агостино жаждал видеть Савонаролу и внимать его красноречивым проповедям, о которых он столько слышал. А потом, его посещали какие-то неопределенные, смутные мысли. Что, если этому благородному человеку, столь смелому и мужественному, на самую жизнь которого злоумышляют жестокие тираны, потребуется защитник – воин с верным своим мечом? Он вспомнил также, что у него есть дядя, пользующийся большой благосклонностью французского короля, и что он уже подробно писал ему о постигших его несчастьях. Почему бы не написать ему снова и не попросить ходатайствовать перед королем, дабы тот предоставил Савонароле убежище и защиту, способную укрыть его точно щитом? Так или иначе, в тот вечер он вступил во Флоренцию, охваченный пылким рвением молодого неофита, чающего лично внести вклад в славное, священное дело, воплощением которого служит внушающий глубокое почтение духовный вождь и наставник.

– Сын мой, – произнес отец Антонио, когда они подняли голову после вечерней молитвы, – я сам себе напоминаю человека, который, возвращаясь домой после долгого отсутствия, опасается, что услышит какие-то горестные вести о тех, кого покинул. Я жажду, но одновременно боюсь отправиться к моему дорогому отцу Джироламо и к возлюбленным братьям моего ордена. Сердце мое томит тягостное предчувствие, и я не в силах избавиться от страха.

– Смелее, друг мой! – ободрил его Агостино. – Флоренция ни за что не потерпит, чтобы ее гордость и славу попирали и втаптывали в грязь! Поторопимся же, ведь тьма сгущается, скоро наступит ночь, а с ваших снежных вершин дует сильный ветер.

Поэтому вскоре они уже вступили в лабиринт темных узеньких улочек и длинным извилистым путем двигались к монастырю.

Наконец они остановились перед мрачной стеной, и отец Антонио позвонил в колокольчик.

Дверь тотчас же отворилась, в проеме появилась голова в куколе, и привратник осторожно спросил:

– Кто это?

– Ах, это ты, добрый брат Анджело? – весело откликнулся отец Антонио.

– А, это ты, дорогой брат Антонио? Входи! Входи! – последовал сердечный ответ, когда путешественники вошли во двор монастыря. – Воистину сердца наших братьев возрадуются при вести о том, что ты вернулся!

– А как чувствует себя наш дорогой настоятель? Я так тревожился о нем!

– О, не бойся! Господь не оставляет его, а он не оставляет нас своим попечением и участием.

– Но выступят ли в его защиту жители города и синьория?

– У него до сих пор есть могущественные друзья, однако враги его – аки волки хищные, рыщущие. Папа натравил на него францисканцев, и те охотятся на него, словно свора гончих псов – на прекрасного оленя.

– Но кого ты привел с собой? – добавил монах, воздев факел и разглядывая при его свете кавалера.

– Не беспокойся: это храбрый рыцарь и добрый христианин, он пришел предложить свой меч нашему отцу и просить его совета.

– Пусть пожалует, – радостно отвечал привратник. – Мы немедля отведем вас в трапезную, ведь вы, верно, проголодались.

Молодой кавалер, следуя за мерцающим факелом своего провожатого, лишь смутно различал длинные монастырские коридоры, где время от времени в ярком свете проносимого мимо факела на миг вспыхивала золотом то одна, то другая удивительная старинная картина, на которой замерли в торжественном благоговении вечно юные, чистые, бессмертные ангелы фра Беато Анджелико или склонялась, как лилия, в ожидании вести небесной Мадонна, но когда они вошли в трапезную, кто-то весело окликнул их, и отца Антонио заключил в объятия его столь любимый духовный отец.

– Добро пожаловать, добро пожаловать, мой дорогой сын! – произнес звучный голос, восхищавший тысячи итальянских сердец своей неповторимой музыкой. – Вот ты и вернулся в отчий дом. Как продвигается труд во славу Господа?