Агнесса из Сорренто

– Все верно, все так и есть! О, не говорите со мною, но обещайте, обещайте отпустить нас, или я умру! Сжальтесь надо мною! Сжальтесь над самим собой!

Ее охватило раскаяние столь мучительное, что она почти перешла на крик, а ее потрясенное, испуганное лицо залила смертельная бледность; казалось, она вот-вот расстанется с жизнью. Агостино несказанно взволновался и поспешил успокоить ее, пообещав все, что она просит.

– Агнесса, милая Агнесса, я покоряюсь, только успокойся. Обещаю тебе все, что бы ты ни попросила, я готов на все.

– Вы меня отпустите?

– Да.

– И вы отпустите вместе со мною мою бедную бабушку?

– Да.

– И вы больше не станете говорить со мною?

– Не стану, если ты этого не хочешь. А теперь, когда я принял все эти тяжкие условия, – сказал он, – ты позволишь мне поднять тебя?

Он взял ее за руки и поднял; ладони у нее были холодные как лед, она дрожала с головы до ног. Какое-то мгновение он держал ее руки в своих; потом она попыталась освободиться, и он отпустил ее.

– Прощай, Агнесса, – промолвил он. – Я ухожу.

Обеими руками она вонзила в грудь острия креста, но не произнесла ни слова.

– Я подчиняюсь твоей воле, – продолжал он. – Как только я покину тебя, к тебе придет твоя бабушка, а мои слуги, что привезли вас сюда, проводят вас до большой дороги. Я же, уступая твоему желанию, удаляюсь. Прощай, Агнесса!

Он протянул ей руку, но она не шелохнулась, бледная и безмолвная, и стояла как прежде, прижав ладони к груди.

– Твои обеты не дозволяют тебе попрощаться с бедным, смиренным другом? – тихо спросил рыцарь.

– Я не должна, – с трудом, прерывающимся голосом, словно задыхаясь, произнесла Агнесса. – Я не должна, ради вас же! Я терплю эту муку ради вас, – ради вас! О, покайтесь – и встретитесь со мною в небесах!

Она подала ему руку; он преклонил колени, поцеловал ее руку, прижал к своему челу, а потом встал и вышел из покоя.

Какое-то мгновение после ухода кавалера Агнесса ощущала острую боль, неизменно пронзающую сердце всякого, кто впервые понимает, что расстается с другом навсегда, а затем, со вздохом стряхнув с себя тягостное оцепенение, поспешила в альков и, упав на колени, принялась благодарить Господа за то, что испытание ее завершилось и что Он не оставил ее, укрепив дух ее и не дав уступить соблазну.

Через несколько минут из внешнего покоя донесся голос ее бабушки, и почтенная матрона заключила внучку в объятия, и разрыдалась страстно и неудержимо, забыв обо всем на свете и называя ее тысячами нежных, ласкательных имен, какие обыкновенно матери дают своим младенцам.

– В конце концов, – сказала Эльза, – они недурные люди и принимали меня совсем неплохо. Они такие же, как мы, они не грабят бедняков, а нападают лишь на наших врагов, принцев и знатных господ, которые смотрят на нас как на овец, годящихся лишь на то, чтобы стричь их на шерсть да забивать на мясо. Эти же разбойники – совсем другие: они жалеют бедных крестьян и старых вдов, и кормят, и одевают их, уделяя им часть добычи, отнятой у богатых. А их предводитель – веришь ли? – это тот самый красивый синьор, что когда-то подарил тебе перстень, ты, может быть, забыла о нем, ведь ты никогда не помышляешь о земном, но я его тотчас узнала, а потом, он так благочестив, что, едва узнав, что мы паломницы и идем к святым местам, распорядился отпустить нас с честью и велел нескольким из лучших своих людей проводить нас через горы, а жители городка весьма растроганы, и приходят изъявить нам почтение, и приносят гирлянды и букеты цветов, и просят молиться за них. Так что двинемся в путь не мешкая!

Агнесса следом за бабушкой прошла по длинным коридорам и вниз по темным, пахнущим плесенью лестницам во двор, где им были приготовлены две оседланные лошади. Несколько мужчин в шляпах с перьями и с высокой тульей, одетых в плащи, также садились на коней, а вокруг них теснилась толпа женщин и детей. При появлении Агнессы раздались восторженные крики: «Viva Jesù! Viva Maria! Viva! viva Jesù! nostro Rè!»[116] – и паломниц стали осыпать миртовыми ветками и гирляндами. «Молитесь за нас! Молитесь за нас, добрые паломницы!» – с жаром наперебой восклицали собравшиеся. Матери выше поднимали детей, а нищие и калеки, старые и больные, без которых не обходится ни один итальянский город, громко крича, разделили всеобщий энтузиазм. Агнесса стояла посреди этого шума и суеты бледная и безмятежная. Ей казалось, что последние узы, привязывавшие ее к земному миру, распались и что отныне она всецело принадлежит миру горнему. Она почти не видела и не слышала того, что происходит вокруг, мысленно погруженная в самозабвенную молитву.

«Поглядите на нее! Она прекрасна, как Мадонна!» – говорил в толпе то один, то другой. «Она похожа на святую Екатерину!» – восхищались иные. «Она могла выйти за нашего предводителя, знатного синьора древнейшего рода, но она предпочла стать невестой Христовой», – судачили третьи, ибо Джульетта, с истинно женской любовью к романтическим историям, не преминула во всех подробностях изобразить своим новым товарищам и их подругам любовные приключения, выпавшие на долю Агнессы.