Агнесса из Сорренто

Некоторые европейские писатели, выступающие исключительно со светских, философских позиций, совершенно не в силах понять то влияние, которое ряд итальянских простолюдинок возымели в советах сильных мира сего по причине одного лишь своего мистического благочестия, однако уроженец Северной Европы совершенно не в силах понять и оценить психологию религиозных феноменов, свойственных южным народам. Темперамент, в наши дни обозначенный как «медиумический» и встречающийся у нас чрезвычайно редко, более или менее широко присущ народам, живущим в южном климате; именно такой темперамент придает духовным сущностям ту земную вещественность, которая и породила всю совокупность церковных ритуалов и весь мир религиозного искусства. Святых и творцов религиозного искусства в южных странах можно считать провидцами: то были мужчины и женщины, наделенные особо трепетной и тонкой душевной организацией, позволявшей им воспринимать и передавать далее, внешнему миру, истины духовной жизни; они пребывали в состоянии «Божественного безумия», прекрасно согласующегося с представлением о самых самозабвенных поэтах и живописцах, и этими умонастроениями прониклись затем отчасти все слои населения.

Завершила молитву и поднялась на ноги Агнесса с безмятежным, восторженным выражением лица. Направляясь по двору к дяде, она внезапно заметила, как на земле что-то блеснуло, и, нагнувшись, подняла медальон в форме сердца, причудливым образом выточенный из крупного аметиста и закрывавшийся застежкой в виде золотой стрелы. Когда она нажала на нее, медальон открылся, и взору ее предстал сложенный лист бумаги. В этот миг она испытывала столь глубокий покой и возвышенное смирение, что совершенно не встревожилась и не содрогнулась.

Мать настоятельница научила Агнессу искусству чтения и письма, которым крестьянская девица той поры никогда не овладела бы по праву рождения, а луна светила со столь ослепительной яркостью, что можно было различить каждую букву. Стоя у каменной садовой ограды и опустив одну руку на белую кипень алиссума, пробивавшегося сквозь трещины в мраморе, она внимательно прочитала и обдумала содержание записки:

АГНЕССЕ

В смятенье возложить спешу я сердце,Благая госпожа, на твой алтарь,Как грешники, взалкавшие спасенья,

К стопам Пречистой припадали встарь.Раскаянье не отвергай сурово,Смягчись и снизойди к грехам моим,

Святых блаженным вдохновясь примером, —И да не буду я стыдом томим.Ни Богоматерь, ни святые, донна,Прощеньем не гнушались. Так воззри

На грешника не строго, непреклонно,А с состраданьем. Сжалься надо мною,Умилосердись, небесам под стать,И мне пошли блаженство неземное.

В другое время Агнесса, получив такое послание, могла бы удивиться и встревожиться, однако направление вечернего разговора, самый тон его настроили ее на возвышенный, поэтический лад, а окружавшее ее в этот час мирное безмолвие, поразительная тишина и ясность лунного света, казалось, составляют идеальный фон не только странному происшествию, но и еще более странному содержанию письма. Мягкая печаль, меланхолия и отчасти религиозная образность сонета как нельзя более соответствовали подспудному течению ее жизни и не вселили в душу ее того смятения и тревоги, что могли бы охватить ее, прочти она более «земной» и светский мадригал своей красоте. Поэтому неудивительно, что она перечитала его много раз, то и дело останавливаясь, чтобы глубоко обдумать, а потом, с естественным для юной девицы любопытством, принялась разглядывать изысканную драгоценность, в которой это послание скрывалось. Наконец, словно собравшись с мыслями, она сложила лист, вновь убрала его в сверкающий «ларец», и, открыв дверцу «божницы», положила медальон вместе с заключенным в него посланием под лилию, еще одно приношение Мадонне. «Матерь Божия, – промолвила она, – если он вправду любит меня, то пусть возвысится от любви земной до любви небесной: к Тебе и Твоему Сыну, Господу нашему единому! Аминь!» Прочитав такую молитву, она затворила дверцу и в задумчивости отправилась на покой, оставив монаха мерить шагами залитый лунным светом двор.