Агнесса из Сорренто

Агнесса уселась на положенном месте со своим всегдашним серьезным и задумчивым видом, судя по всему, глубоко погруженная в свои мысли, и бабушка, хотя втайне и восхищаясь удачным исходом дела, послужившим, как она считала, причиной такой задумчивости, решила не расспрашивать ее ни о чем, пока они не вернутся домой или ночью не останутся одни.

«А потом, мне еще придется защищаться от отца Франческо, – мысленно продолжила она, – ведь я поспешила обручить ее вопреки его совету, но с этими священниками все надобно брать в свои руки, а иногда даже солгать чуть-чуть, прости меня Господь! Иногда мне и вправду кажется: оттого что сами они жениться не могут, они и норовят послать всякую хорошенькую девицу в монастырь, а не выдать замуж. Да это и вполне естественно. Но в конце концов отец Франческо, думаю, смирится: поняв, что ничего уже не изменить, он увидит в этом волю Божию».

Так Эльзе показалось, будто судьба к ней благоволит, и она стала упиваться мнимым успехом своего начинания. Тем временем, пока она отвернулась, став на колени перед корзиной и перебирая лимоны, Агнесса случайно подняла глаза, и прямо под аркой ворот, там же, где она увидела его впервые, восседал на великолепном коне кавалер, а его темные кудри и белое перо на шляпе развевались по ветру.

Отвесив низкий поклон, он послал ей воздушный поцелуй, и не успела она опомниться, как встретилась с ним глазами и заметила в его устремленном на нее взгляде столь небывалый, теплый, солнечный свет, что он тотчас же словно охватил все ее существо, и тут кавалер повернул коня и уехал прочь, скрывшись под аркой ворот, пока она, предавшись угрызениям совести, укоряла свое маленькое сердечко за то, что оно позволило себе на мгновение ощутить дрожь счастья, охватившую ее при виде молодого человека. Она не отвернулась и не прочитала молитву, как велел ей отец Франческо, потому что все произошедшее заняло времени не больше, чем вспышка молнии, но теперь, когда видение рассеялось, она принялась молиться: «Боже мой, помоги мне забыть о нем – посели в сердце моем любовь к одному Тебе!» Но часто на протяжении того дня, теребя лен, задумывалась она о том, куда он уехал. Может быть, он действительно ускакал в ту волшебную заоблачную страну, на древних пурпурных Апеннинах, куда хотел унести ее, и, может быть, никогда больше не вернется? Это было бы лучше всего. Но примирился ли он с церковью? Точно ли благородная, возвышенная душа, отражавшаяся в этих прекрасных глазах, погибнет безвозвратно, или благочестивые увещевания ее дяди возымеют действие? А потом она вспоминала, как он сказал ей, что, если она уйдет с ним, он исповедуется, и причастится, и примирится с церковью – и тогда душа его будет спасена.

Агнесса преисполнилась решимости рассказать об этом отцу Франческо. Может быть, он захочет… Нет, она содрогнулась, когда на память ей пришел тот суровый, испепеляющий взгляд, тот гневный вид, с которым святой отец заговорил о нем, та внушающая трепет манера, – нет, он никогда не согласится. А потом, ее бабушка… Нет, это невозможно.

Тем временем добрый старый дядюшка Агнессы сидел под сенью апельсиновых деревьев и усердно поправлял свои наброски, но в мыслях был далеко и не мог как должно сосредоточиться на работе и потому то и дело вставал и, оставив свои рисунки, принимался ходить туда-сюда по маленькому садику, погруженный в истовую молитву. Ему не давала покоя и час от часу все более угнетала мрачная мыль об участи, ожидающей его любимого учителя и настоятеля. Реальный мир с его хищным, яростным приливом с каждым часом обрушивал на чудесные берега его волшебного острова все более и более высокие волны, унося жемчужины и причудливые перламутровые раковины в соленую мутную морскую бездну.

– О, мой наставник, мой отец! – повторял он. – Неужели тебя и вправду ожидает мученический огненный венец? Неужели Господь оставит чад своих? Но разве не был распят Христос? А ученик не выше учителя своего, и слуга не выше господина своего[69]. Но разумеется, Флоренция не потерпит. Весь город поднимется на его защиту, жители готовы, если понадобится, вырвать себе глаза и отдать ему. Но почему уповаю я на человека? Только у Господа правда и сила[70]

.

И старый монах запел псалом «Quare fremunt gentes»[71], и звуки его гулким эхом огласили утопающие в цветах укромные уголки и влажные гроты древнего ущелья, печальные и торжественные, словно это возвысили голос свой против несметных ратей сильных мира сего малочисленные и слабые чада Господни. Однако, пока он пел, мужество и благочестивая надежда с каждой минутой все прибывали в его душе, вдохновленные священными словами, подобно тому как будут они впоследствии укреплять Лютера и пуритан.

Глава 17

Уход монаха