Айвз и Мэллоун

Я со вздохом поднялся и попытался очистить брюки от грязи, но лишь размазал ее. Босые ноги, покрытые мазью, чесались и словно тянули куда-то вперед. Я двинулся через болото. Трава и колючки впивались в ноги, иногда я по колено проваливался в трясину, но мазь не смывалась. Чем дальше я уходил, тем выше становилась осока; ее жесткие острые листья с удивительной легкостью рассекали плоть. Иногда побеги заступали мне дорогу, и, продираясь сквозь них, я изрезал себе все руки. Нетронутой оставалась только ладонь с наперстянкой, поэтому, если не получалось обойти, я старался отводить листья именно ею. Цветку это не нравилось – и без того засохший за осень, он побледнел, и каждый раз, когда я касался осоки, ладонь немела. Может, это и есть обряд избавления? Испытание!

Но уверенности у меня не было.

Некогда белая рубашка превратилась в окровавленные, грязные лохмотья. Штаны – тоже. Царапины и порезы саднили, правую ладонь я уже не чувствовал, липкая испарина покрывала меня с ног до головы. Казалось, еще чуть-чуть – и я упаду. Рухну прямо посреди этих топей, а смешки и шепотки сольются в визгливый торжествующий хохот над слабым человечишкой, который дерзнул бросить вызов неизведанному.

Так и произошло: преодолев болото, я буквально вывалился из колышущейся осоки. Впереди показалась опушка леса. Дышать сразу стало легче, легкие наполнились воздухом, который пах опадом и землей. Ноздри больше не забивала вонь стоячей гнилой воды.

Не знаю, сколько я сидел на этом краю двух дорог. Казалось, я застыл вне времени: не было ни луны, ни звезд – неизменный серый сумрак. Я двинулся дальше, только когда к правой кисти вернулась чувствительность. Наперстянка на ладони обрела цвет и четкость. Ноги вели только вперед.

Колдовской лес запомнился как переплетение ветвей над головой; как искривленные стволы, окружающие со всех сторон и заступающие дорогу назад; как крики сов, разрывающие поскрипывание безлистных веток. А еще я запомнил терновник. Его шипы были еще острее, чем осока, и каждую царапину от них жгло огнем. Наперстянка уже не… защищала?

«Неужели я ошибся? Обряд должен был призвать того, кто избавит меня от метки, но я провалился на Третью Дорогу! Она приведет меня к нему? Или к фэйри? И что тогда делать?» – мысли роились в голове, сменяя одна другую.

«Крис!»

Я вздрогнул и поднял глаза от земли. Лесная тропа обрывалась, и, если бы мне не почудился голос фэйри, я полетел бы прямиком вниз. И костей не собрал!

Внизу стоял замок: старые стены, башенки с бойницами, вокруг – огромное поле. Нет, сад! Ровные, посыпанные чем-то светлым дорожки, остриженный кустарник; отсюда не разглядеть, но, кажется, даже деревьям неизвестный садовник придал форму. Над замком светила огромная, полная луна, заливая его серебром. Надо мной ничего подобного не было: темное, серое, вязкое небо. Даже тучами или облаками эту пелену не назвать, словно тут их не существует. Я поискал глазами спуск: какая-то сила тянула меня к воротам замка и дальше, внутрь, пела, звала, манила. Теперь я почувствовал ее, она слилась со мной!.. Доверившись ей, я с новыми силами двинулся в путь.

Ворота были закрыты, но стоило мне крикнуть: «Впустите!» – как они беззвучно и быстро распахнулись, я едва успел отскочить от створок. Двор оказался пуст. Пустовали и холл, и лестницы. В коридорах меня провожали безжизненными взглядами пустые доспехи. Покрытые пылью ковры скрадывали шаги, и лишь мое дыхание тревожило тысячелетнюю тишину да тень ломала стройные квадраты лунного света на полу.

Ноги привели меня к высоким дверям, сработанным искуснейшим мастером: створки украшало переплетение золотых и серебряных трав с цветами, покрытыми росой из алмазов, узорами из сапфиров и топазов. Я во все глаза смотрел на это сокровище, и каждый миг открывал мне все больше деталей! Я протянул руку, чтобы коснуться произведения ювелирного искусства, но створки дрогнули и раскрылись, ускользая от моих пальцев. Запахло чем-то цветочным, неуловимо лилейным. К этому аромату примешивалась тонкая нотка тлена и пыли.

– Вижу, ты восхищен моими владениями. – Голос разнесся всюду, изгоняя мертвое спокойствие залов.

Передо мной на троне, словно выбитом из горного хрусталя, сидел… мужчина, но не человек. У людей не бывает такой сияющей белой кожи, таких блестящих серебряных волос. Им недоступна такая холодная, утонченная красота. Слепящая в своем совершенстве. Такое изящество и легкость движений. Рядом с ним даже фэйри выглядели бы неуклюжими. Безобразными. Мужчина вытянул руку и лениво шевельнул кистью. Тело мое поднялось в воздух и в считаные секунды пересекло всю залу. Он опустил руку, и я упал – сразу на колени.

– Человек. Смог прийти. Поразительно! – Совершенное существо с жадным любопытством рассматривало меня. – Как странно ты одет! Что за мода?

Я едва дышал, но гордость наконец проснулась во мне. Ледяной голос терял свою власть, и я с удивлением понял, что причина тому – разгорающийся жар в правой ладони. Наперстянка превратилась в расплавленную сталь, сжигая чары хозяина замка.