Почему подруги звали его именем Антона Павловича Чехова, сказать трудно. В описываемый период адмирал с 9 июля по 1 августа 1893 года являлся младшим флагманом эскадры Средиземного моря. А с 1 августа того же года он — командующий эскадрой Средиземного моря. Возможно, обратило их внимание то, что Авелан командовал русской эскадрой во время её визита во Францию. А это событие в ту пору широко освещалось в прессе.
Но вернёмся к Лидии Яворской…
Когда она вышла на сцену театра Корша, театральная критика сразу отметила своеобразность поведения молодой актрисы на сцене. Если в России скромность ещё не была отринута, если и одевались, не забывая о приличии, и вели себя сдержанно, то на Западе давно уже были отброшены многие нормы, признанные химерами. Ну а Лидия Яворская приехала из самого законодателя разврата — Парижа. Что же тут удивляться, что критика, да и, конечно, зрители сразу заметили развязность и пренебрежение к «мелодии жестов», ну и ещё то, что актриса отличалась говором «совсем не сценическим, неподатливым, меньше всего ласкающим, способным обвораживать».
Ну и вскоре, как отмечено современниками, об актрисе заговорили в прессе «много и даже азартно». Чего больше было в статьях, «восхваления или порицания», сразу и не разобрать, отмечено что она вскоре стала «законодательницей в театре».
Вот тут и подруга Татьяна Щепкина-Куперник постаралась. Она организовывала овации и осыпания цветами после завершения спектаклей.
Критики порой приходили в замешательство — они чувствовали, что актриса нередко доходит до «откровенной халтуры» в исполнении, что зачастую где нужно и где не нужно играет голосом, обрушивая на зрителей «мелодекламации с рыданиями в голосе», чтобы добиться успеха не совсем честными методами. Известно ведь, что люди, собранные в одном большом помещении, находятся под каким-то мистическим воздействием среды. И порой бывает достаточно подготовить неких заводил, которые обеспечат и рукоплескания, и восторженные выкрики, да так, что даже те, которые с сомнениями отнеслись к спектаклю с самого начала, присоединятся к общему хору голосов.
Ну и тут обрушивались на зрителей непривычные для русской сцены вольности. Так, издатель «Нового времени» Алексей Сергеевич Суворин, знаменитый в ту пору театральный критик и театральный директор, отметил в одной из своих статей следующее:
«Яворская в „Маскараде“ умирала изумительно: она стала на четвереньки, лицом к публике, и поползла, в это время груди вырвались у неё из-за корсета. Реально!» Правда, он же отозвался о ней весьма сурово, воскликнув: «Какое лживое созданье!» Но это было сделано по определённому поводу, которого мы ещё коснёмся на последующих страницах.
А вот Антон Павлович Чехов отозвался об актрисе в присущей ему иронической форме:
«Она интеллигентна и порядочно одевается, иногда бывает умна. Московские газетчики всю зиму травили её, как зайца. Но она не заслуживает этого. Если бы не крикливость и не некоторая манерность (кривлянье тож), то это была бы настоящая актриса. Тип во всяком случае любопытный. Обратите внимание».
«В артериях… кровь актёрская, а в венах полицейская»
Антон Павлович Чехов оказался к актрисе более снисходителен, нежели Суворин, но, вполне возможно, на то были особые причины. О Чехове ведь злые языки говорили, что у него в жизни было 30 романов. Так это или не так, но то, что он нравился женщинам, что в него порой просто влюблялись, достаточно известно.
Ну а что касается Лидии Яворской, то познакомился он с нею осенью 1893 года.
Она тут же обратилась к Антону Павловичу с просьбой написать что-то непосредственно для неё. Обратилась неслучайно. На 18 февраля был назначен её бенефис. Вот она и просила написать «хотя бы одноактную пьесу». Вполне понятно, если бы Чехов откликнулся на эту просьбу, она бы прибавила актрисе популярность, причём значительно. Ведь это же Чехов!
— Пожалуйста, — просила она, — сделайте что-нибудь, но не позднее восьмого февраля. Девятого должна быть вывешена афиша!
Чехов от ответа уклонился. И обижать актрису не хотелось, и делать ей пьесу не считал возможным. По этому поводу писал приятелю, ходатайствовавшему за неё:
«Лидия Борисовна отличный человек и чудесная артистка, и я готов сжечь себя на костре, чтобы ей было светло возвращаться из театра после бенефиса, но прошу вас на коленях, позвольте мне не участвовать в подношении».
Яворская не сдавалась. Ей нужен был Чехов. Точнее, конечно, всё-таки нужно было его творчество.
И тут Лидии Борисовне стало известно, что Суворин планирует открыть в Петербурге собственный Литературно-артистический театр. А она так мечтала о Мариинке. Вот и решила, что путь в Мариинку может лежать и через какой-то другой театр, но именно в столице.
И снова она обратилась к Антону Павловичу, зная, что тот в приятельских отношениях с Сувориным.