Александр Блок в воспоминаниях современников. Том 2

(большой рисунок) и пес (отдельно — небольшой рису­

нок). Эти оба в целом доставляют мне большую артисти­

ческую радость, и думаю, если бы мы, столь разные и

285

разных п о к о л е н и й , — говорили с Вами с е й ч а с , — мы

многое сумели бы друг другу сказать полусловами. При­

ходится писать, к сожалению, что гораздо менее убеди­

тельно.

Писать приходится вот почему: чем более для меня

приемлемо все вместе и чем дороже отдельные части,

тем решительнее я должен спорить с двумя вещами, а

именно: 1) с Катькой отдельно (с папироской); 2) с Хри­

стом.

1) «Катька» — великолепный рисунок сам по себе,

наименее оригинальный вообще, думаю, что наиболее «не

ваш». Это — не Катька вовсе: Катька — здоровая, толсто­

мордая, страстная, курносая русская девка; свежая, про­

стая, добрая — здорово ругается, проливает слезы над ро­

манами, отчаянно целуется; всему этому не противоречит

изящество всей середины Вашего большого рисунка (два

согнутых пальца руки и окружающее). Хорошо тоже, что

крестик выпал (тоже на большом рисунке). Рот свежий,

«масса зубов», чувственный (на маленьком рисунке он —

старый). «Эспри» погрубее и понелепей (может быть,

без бабочки). «Толстомордость» очень важна (здоровая

и чистая, даже — до детскости). Папироски лучше не

надо (может быть, она не курит). Я бы сказал, что в

маленьком рисунке у Вас неожиданный и нигде больше

не повторяющийся неприятный налет «сатириконства»

(Вам совершенно чуждый).

2) О Христе: Он совсем не такой: маленький, согнул­

ся, как пес сзади, аккуратно несет флаг и уходит. «Хри­

стос с флагом» — это ведь — и так и не так». Знаете ли

Вы (у меня — через всю жизнь), что когда флаг бьется

под ветром (за дождем или за снегом и главное — за

ночной темнотой), то под ним мыслится кто-то огром­

ный, как-то к нему относящийся (не держит, не несет,

а как — не умею сказать). Вообще это самое трудное,

можно только найти, но сказать я не умею, как, может

быть, хуже всего сумел сказать и в «Двенадцати» (по

существу, однако, не отказываюсь, несмотря на все кри­

тики).

Если бы из левого верхнего угла «убийства Катьки»

дохнуло густым снегом и сквозь него — Х р и с т о м , — это

была бы исчерпывающая обложка. Еще так могу ска­

зать.

Теперь еще: у Петьки с ножом хорош кухонный нож

в руке; но рот опять старый. А на целое я опять смо-

286

трел, смотрел и вдруг вспомнил: Христос... Дюрера!

(т. е. нечто совершенно не относящееся сюда, посторон­

нее воспоминание).

Наконец, последнее: мне было бы страшно жалко

уменьшать рисунки. Нельзя ли, по-Вашему, напротив,

увеличить некоторые и издать всю книгу в размерах

«убийства Катьки», которое, по-моему, настолько grand

style, что может быть увеличено еще хоть до размеров

плаката и все-таки не потеряет от того. Об увеличении

и уменьшении уж Вам судить.

Вот, кажется, все главное по части «критики». Мог

бы написать еще страниц десять, но тороплюсь. Крепко

жму Вашу руку.

Александр Блок».

Вернувшись домой, я находился еще под свежим впе­

чатлением от рассказа Блока. Мне захотелось проверить

свою память, и я прочел письмо Блока, которое он дал

мне для отправки. С изумлением я обнаружил, что в

письме было все, что Блок говорил о рисунках, за исклю­

чением того, как возник в поэме образ Христа. Рассказ

Блока произвел на меня глубокое впечатление, и я ни­

как не мог понять, почему он не попал в письмо.

Звонить на Офицерскую было поздно, я отложил это

до утра и здесь же записал рассказ по памяти, пока он

не забылся.

Утром позвонил Блоку, сказал ему, что в письме про­

пущен рассказ о Христе и что я записал его по памяти

и хочу послать эту запись Анненкову. При этом я

спросил:

— Почему рассказ не попал в письмо, забыли?

— Нет, не забыл. Мне кажется, что главное, о чем

я рассказывал в а м , — гораздо лучше сказано в самой по­

эме. Но если вы считаете, что мой рассказ поможет

художнику лучше показать последнюю главу поэмы, напи­

шите ему.

РАССКАЗ А. А. БЛОКА О ТОМ, КАК ВОЗНИК ОБРАЗ

ХРИСТА В ПОЭМЕ «ДВЕНАДЦАТЬ»

Случалось ли вам ходить по улицам города темной

ночью, в снежную метель или в дождь, когда ветер рвет

и треплет все вокруг? Когда снежные хлопья слепят

глаза?

287

Идешь, едва держась на ногах, и думаешь: как бы

тебя не опрокинуло, не смело... Ветер с такой силой рас­

качивает тяжелые висячие фонари, что кажется — вот-

вот они сорвутся и вдребезги разобьются.

А снег вьется все сильней и сильней, заливая

снежные столбы. Вьюге некуда деваться в узких ули­

цах, она мечется во все стороны, накапливая силу, что­

бы вырваться на простор. Но простора нет. Вьюга

крутится, образуя белую пелену, сквозь которую все

окружающее теряет свои очертания и как бы расплыва­

ется.

Вдруг в ближайшем переулке мелькнет светлое или

освещенное пятно. Оно маячит и неудержимо тянет к

себе. Быть может, это большой плещущий флаг или со­

рванный ветром плакат?

Светлое пятно быстро растет, становится огромным

и вдруг приобретает неопределенную форму, превра­

щаясь в силуэт чего-то идущего или плывущего в воз¬

духе.