Александр Великий. Мечта о братстве народов

На следующий день явился сатрап и спросил, можно ли показать царю гарем, в котором было 365 женщин. Александр, к разочарованию своей свиты, отказался от этого удовольствия: у него еще в Дамаске глазам было больно при виде множества прекрасных персиянок. Осмотр красивых мальчиков, которые все без исключения были обрезаны, он перепоручил Гефестиону. Гораздо больше его интересовало, почему Абулит сдал город своего правителя без сопротивления. Мифрен, Мазей, Абулит были людьми, к которым Александр не испытывал симпатий, хотя ему и было на руку их предательство. Абулит ответил, что это не предательство — покинуть царя, которого оставила удача.

В одном из дворцов на средней террасе Александр разместил семью Великого царя, которая все еще находилась при его обозе, и обеспечил ближайших родственников Дария соответствующим количеством слуг для подобающей их положению жизни. Сизигамбес сказала, что дети желали бы выразить ему свою благодарность, и попросила разрешения сделать это. Обе девочки в траурных покрывалах из белого газа и десятилетний сын склонили перед царем головы в нижайшем поклоне.

После небольшой паузы Александр произнес: «Мне было бы приятно, если бы они учили греческий язык».

Царица-мать пообещала, что так и будет, но была ошеломлена, когда на следующий день царь прислал взятую из Вавилона македонянку, чтобы обучить ее, Сизигамбес, искусству ткать ковры. Неужели он вдруг решил, что к ним следует относиться как к рабыням? Его возражение относительно того, что в Греции ковроткачество является занятием благородных женщин, не принесло никаких результатов. Для персиянки это была унизительная работа. Он извинился перед ней, как послушный сын, ибо так она просила его называть.

Ничто так не раздражало боевых соратников Александра, как его отношение к семье Великого царя. Удивление переросло в отчуждение и, наконец, в насмешку, когда их царь залился слезами при погребении супруги Дария, не выдержавшей трудностей военного похода. Женщины побежденного принадлежали победителю — таков был военный обычай — и должны были делить с ним ложе. Если он не хотел придерживаться этого обычая, то следовало передать пленниц им. О рыцарстве македоняне имели весьма смутное представление, а о том, что мы называем «романтическим началом» в натуре Александра — тем более. Едва ли не большее раздражение испытал по этому поводу сам Дарий. Вполне достоверно звучит то, что он выразил в письме Бессу, сатрапу Бактрии, со смешанным чувством уважения и покорности судьбе: «Ему недостаточно одержать надо мной победу на поле битвы. Он должен превзойти меня также в великодушии и в благородстве. Что за человек…»

Сузы, это с первых дней существования цивилизации расцветшее поселение, превратившееся в город мирового значения, теперь напоминают лунный ландшафт: из потрескавшейся земли чуть ли не на тридцатиметровую высоту поднимаются песчаные холмы, скалы и развалины. Дворцы и храмы, построенные из высушенного на воздухе кирпича, разрушились, дожди и жара превращают жилища в пыль и прах. Своеобразным символом этого погибшего города является не заметная издалека крепость крестоносцев, как это можно предположить в первый момент, а некое, похожее на фортификационное, сооружение, которое возвели здесь французские археологи, занимающиеся раскопками, в целях собственной безопасности и для защиты извлеченных из земли на свет драгоценностей от воров. Они дали отдельным раскопанным холмам, скрывавшим остатки различных построек, такие названия, как «Ападана», «Акрополь», «Царский город», «Город ремесленников». Не случайно самые прекрасные находки хранятся в Лувре. Это настенные многоцветные изразцы, фриз с изображением царских телохранителей, рельефы с фигурами львов, быков.

Там же, в Париже, находится наскальная надпись на вавилонском, эламском и персидском языках, — которую Дарий I велел выбить на камне: «Это — имена [народов], которые работали на строительстве дворца: мидийцы и египтяне ковали золото; ремесленники Сард резали слоновую кость; вавилоняне и ионийцы изготовили кирпич для стен; мидийцы и египтяне воздвигали высокие стены; люди из той страны, которую называют «горной» [Ливан], отделывали башни. Я говорю: все, что Я делал в Сузах, делал Я по приказу Ахурамазды, бога. Да защитит меня Ахурамазда от всякого врага с моим народом и с моим отцом и с моей страной».

«Страшная азиатская страна повержена в прах»

Когда в конце 331 года до н. э. Александр покинул Сузы и двинулся дальше, война показала ему свой отвратительный лик. То, что он увидел, заставило его содрогнуться, и царь молчал, когда воины упрекали его в том, что он пытался ввести их в заблуждение, говоря о персах как о людях воспитанных и культурных. Но при этом они вели себя как кровожадные, мерзкие, жестокие варвары.