Александр Великий. Мечта о братстве народов

Когда звуки трубы оповещали о привале и солдаты разбивали лагерь, царь звал Евмена и приказывал ему раскладывать перед собой эфемериды. Это были служебные записки со скрупулезным изложением всех событий дня, царских деяний, политических и военных действий, текущей корреспонденции, совершенных жертвоприношений и прочего. С помощью копий сатрапы и отсутствовавшие военачальники находились в курсе всех дел. Эти записи почти полностью утрачены — одна из тех потерь, которые могут повергнуть историков в отчаяние, ибо сколько можно было бы узнать об Александре и о его времени из этих «дневников»! Каллисфену они служили главным источником его исторического труда об Александре, ими пользовался Птолемей. Но и их произведения не дошли до нас в оригинале.

После того как войско вышло из Вавилона, в штабе македонян появились бематисты — «шагомеры». Они сообщили о том, сколько стадиев было до Суз, за сколько дней можно добраться до этого города, каковы рельеф местности и дорога, какие населенные пункты встречались на пути, какие растения произрастали, какие водились животные, где располагались колодцы. Их сообщения, ясные, взвешенные и точные, также были занесены в дневники. Александр лично проверял записи и постоянно читал их, потому что здесь нашло свое выражение то, чему учил его Аристотель: приобретение научных знаний посредством опыта. Он велел сделать извлечения и послать их ученым. Феофраст, основатель ботаники, пользовался сведениями бематистов; Плиний черпал из эфемерид для своей «Естественной истории» естественно-географические сведения, как и Страбон — для семнадцатитомной «Географии».

Что касается физического развития, бематистов можно сравнить только с современными известными атлетами. Хорошо тренированные, способные переносить лишения, голод и жажду, они за десять часов преодолевали 550 стадиев (почти 100 километров). Жителю Крита Филониду в Олимпии была посвящена надпись, где он назван лучшим бегуном и шагомером. Он стал знаменит, пробежав расстояние от Сикиона до Элиса и преодолев 160 километров за семнадцать часов.

В полдень десятого дня на горизонте появились клубы пыли, что могло означать в этих местах лишь одно: приближался многочисленный отряд. Но это были не враги, а друзья — с нетерпением ожидаемое подкрепление с родины под командованием Аминты. Набрать и мобилизовать новых солдат не составляло большого труда. Одержанные победы и, прежде, всего, богатые трофеи были более убедительным аргументом, чем любой денежный задаток. Аминта только должен был уговорить изнеженных юнцов из окружения Олимпиады, что наверняка доставляло ему удовольствие. Как и большинство македонской знати, он не любил царицу.

Подкрепление насчитывало пятнадцать тысяч человек; среди них были фракийцы, которые до сих пор так храбро и ожесточенно сражались (еще у римских легионеров отправка во Фракию приравнивалась к зачислению в подразделение штрафников), и пятьдесят мальчиков из благородных семей нагорья, которые в полевом лагере должны были получить соответствующее воспитание и стать пажами. Они еще не знали, какой ужасный жребий выпал им…

Македоняне передали приветы, небольшие подарки и письма, которые неграмотным были прочтены вслух. Александру тоже передали послание — от его матери, Олимпиады, которая, как всегда, жаловалась на наместника Антипатра и, как всегда, предостерегала сына от козней тех, кого он считал своими друзьями. Другое письмо содержало известие о полном разгроме этим же Антипатром спартанцев у Мегалополя.

«Мышиная война», — сказал царь, пожимая плечами, и отдал письмо назад ничего не понимающему Аминте.

Замечание отличалось фантастическим высокомерием. Ему следовало бы по достоинству оценить, насколько важна была именно эта победа. Если бы «мыши» (то есть спартанцы) победили, вся Греция отказалась бы признать его власть и следующей целью эллинов стала бы Македония. Значительной части его армии пришлось бы отправиться назад, через Геллеспонт, чтобы помочь Антипатру. И, таким образом, был бы поставлен на карту весь персидский поход.