All Flesh is Grass

И я стал рассказывать свою повесть во второй раз. Я не торопился, говорил обстоятельно обо всем, что видел, стараясь не упустить ни одной мелочи. Меня не прерывали. Раза два я умолкал на минуту  — может, о чем-нибудь спросят?  — но в первый раз Дэйвенпорт просто кивнул: продолжай, мол, а потом все четверо только молча ждали, чтобы я опять заговорил.

It was an unnerving business worse than being interrupted. I talked into a silence and I tried to read their faces, tried to get some clues as to how much of it they might be accepting.

But there was no sign from them, no faintest flicker of expression on their faces. I began to feel a little silly over what I was telling them.

I finished finally and leaned back in my chair.

Это порядком действовало на нервы, уж лучше бы они меня перебивали. Все мои слова падали в молчание, как в яму, я пытался хоть что-то прочесть по их лицам, понять, много ли до них доходит. Но  — ни единой ответной искорки, никакого движения не мог я уловить на этих застывших физиономиях. Да ведь и правда, как нелепо, наверно, все это звучит...

Наконец-то я все досказал и откинулся на стуле.

Across the barrier, Newcombe stirred uneasily.

“You'll excuse me, gentlemen,” he said, “if I take exception to this man's story. I see no reason why we should have been dragged out here...”

The senator interrupted him. “Arthur,” he said, “my good friend, Gerald Sherwood, vouched for Mr Carter. I have known Gerald Sherwood for more than thirty years and he is, I must tell you, a most perceptive man, a hard-headed businessman with a tinge of imagination. Hard as this account, or parts of it, may be to accept, I still believe we must accept it as a basis for discussion. And, I must remind you, this is the first sound evidence we have been offered.”

По ту сторону барьера беспокойно зашевелился Ньюком.

— Прошу извинить, джентльмены, но я решительно протестую. Не понимаю, с какой стати мы сюда тащились и выслушивали эти нелепые россказни.

— Артур,  — перебил сенатор Гиббс,  — за мистера Картера поручился мой старый друг Джералд Шервуд. Я знаю Шервуда больше тридцати лет, и уверяю вас, он очень проницательный человек, в высшей степени трезвый и деловой, но при этом не лишенный воображения. Как ни трудно нам принять сообщение мистера Картера или, во всяком случае, некоторые частности его сообщения, я все же убежден, что от них нельзя просто отмахнуться, мы должны их обсудить. И позвольте вам напомнить, что это первые конкретные данные, на которые мы можем опереться.

“I,” said the general, “find it hard to believe a word of it. But with the evidence of this barrier, which is wholly beyond any present understanding, we undoubtedly stand in a position where we must accept further evidence beyond our understanding.”

— Мне тоже трудно поверить хотя бы одному слову,  — сказал генерал Биллингс.  — Но ведь вот этот барьер  — неопровержимое свидетельство, хоть он и недоступен нашему сегодняшнему пониманию. Безусловно, положение таково, что мы вынуждены будем и дальше принимать на веру свидетельства, которые превосходят наше понимание.

“Let us,” suggested Davenport, “pretend just for the moment that we believe it all. Let's try to see if there may not be some basic...”

“But you can't!” exploded Newcombe. “It flies in the face of everything we know.”

— Давайте предположим на минуту, что мы решительно всему поверили,  — подсказал Дэйвенпорт.  — Попробуем поискать в этом какое-то рациональное зерно.

— Это невозможно!  — взорвался Ньюком.  — Это вызов всему, что мы знаем!

“Mr Newcombe,” said the biologist, “man has flown in the face of everything he knew time after time. He knew, not too many hundreds of years ago, that the Earth was the centre of the universe. He knew, less than thirty years ago, that man could never travel to the other planets. He knew, a hundred years ago, that the atom was indivisible. And what have we here—the knowledge that time never can be understood or manipulated, that it is impossible for a plant to be intelligent. I tell you, sir...”

“Do you mean,” the general asked, “that you accept all this?”

— Мистер Ньюком,  — возразил биолог,  — человек только и делает, что бросает вызов всему, что он знал прежде. Лишь несколько веков назад он твердо знал, что Земля  — центр Вселенной. Каких-нибудь тридцать лет назад, даже и того меньше, он знал, что люди никогда не смогут побывать на других планетах. Сто лет назад он знал, что атом неделим. Ну, а мы с вами? Мы знаем, что время  — это нечто из веки веков непостижимое и неуправляемое и что растения не могут быть разумными. Так вот, разрешите вам сказать, сэр...

— Вы что же, всему этому верите?  — спросил генерал.

“No,” said Davenport, “I'll accept none of it. To do so would be very unobjective. But I'll hold judgement in abeyance. I would, quite frankly, jump at the chance to work on it, to make observations and perform experiments and...”

“You may not have the time,” I said.

The general swung toward me.

“Was there a time limit set?” he asked. “You didn't mention it.”