All Flesh is Grass

В конце концов, человеческое восприятие на редкость ограниченно: мы не знаем, каких способностей нам не хватает, и не страдаем от своей бедности именно потому, что просто не в силах вообразить себя иными, одаренными щедрее. Вполне возможно, что какой-то каприз природы, редкостное сочетание генов наделили Таппера способностями, недоступными больше ни одному человеку, а сам он и не подозревает о своей исключительности, не догадывается, что другим людям недоступны ощущения, для него привычные и естественные. Быть может, эти сверхчеловеческие способности под стать тем, непостижимым, которые таятся в лиловых Цветах?

The voice on the telephone, in mentioning the diplomatic job, had said that I came highly recommended. And was it this man across the fire who had recommended me? I wanted very much to ask him, but I didn't dare.

“Meow,” said Tupper. “Meow, meow, meow.”

Деловитый голос, по телефону предлагавший мне заделаться дипломатом, сказал, что меня рекомендовали наилучшим образом. Кто же? Уж не этот ли, что сидит напротив, у костра? Ох, как мне хотелось его спросить! Но я не посмел.

— Мяу,  — подал голос Таппер.  — Мяу, мя-ау!

I'll say this much for him. He sounded like a cat. He could sound like anything at all. He was always making funny noises, practising his mimicry until he had it pat.

I paid no attention to him. He had pulled himself back into his private world and the chances were he'd forgotten I was there.

Надо отдать ему справедливость, мяукал он как самая настоящая кошка. Он мог изобразить кого угодно. Он всегда неутомимо подражал голосам разного зверья и птичья и достигал в этом истинного совершенства.

Я промолчал. Он, видно, опять ушел в себя и, может быть, попросту забыл обо мне.

The pot upon the fire was steaming and the smell of cooking stole upon the evening air. Just above the eastern horizon the first star came into being and once again I was conscious of the little silences, so deep they made me dizzy when I tried to listen to them, that fell into the chinks between the crackling of the coals and the sounds that Tupper made.

It was a land of silence, a great eternal globe of silence, broken only by the water and the wind and the little feeble noises that came from intruders like Tupper and myself. Although, by now, Tupper might be no intruder.

От горшка, стоявшего на угольях, шел пар, в воздухе дразняще запахло едой. На востоке, низко над горизонтом, проглянула первая вечерняя звезда, и снова меж треском угольев и мяуканьем Таппера я ощутил мгновенья тишины  — такой глубокой, что, как вслушаешься, кружится голова.

Страна безмолвия, огромный вечный мир тишины  — ее нарушают лишь вода, ветер да слабые, жалкие голоса пришельцев, чужаков вроде меня и Таппера. Хотя Таппер, наверно, больше не чужак, он стал своим.

I sat alone, for the man across the fire had withdrawn himself from me, from everything around him, retreating into a room he had fashioned for himself; a place that was his alone, locked behind a door that could be opened by no one but himself, for there was no other who had a key to it or, indeed, any idea as to what kind of key was needed.

Я остался в одиночестве: тот, кто сидит напротив, отгородился и от меня, и от всего окружающего, замкнулся в убежище, которое сам для себя построил; там он совсем один, охраняемый накрепко запертой дверью,  — только он один и может ее отпереть, больше ни у кого нет ключа, никто и не представляет, с каким ключом к ней подступиться.

Alone and in the silence, I sensed the purpleness—the formless, subtle personality of the things that owned this planet. There was a friendliness, I thought, but a repulsive friendliness, the fawning friendliness of some monstrous beast. And I was afraid.

Such a silly thing, I thought. To be afraid of flowers.

Tupper's cat was lone and lost. It prowled the dark and dripping woods of some other ogre-land and it mewed softly to itself; sobbing as it padded on and on, along a confusing world-line of uncertainties.

В одиночестве и молчании я ощутил Лиловость  — смутный, едва уловимый дух и облик хозяев планеты. Веет словно бы и дружелюбием... но оно какое-то пугающее, будто к тебе ластится огромный, свирепый зверь. И становится страшно.

Экая глупость. Испугаться цветов!

Тапперов кот, одинокий, потерянный, скитается во тьме, в унылых, оплаканных дождем лесах некоей страны чудовищ, и тихонько, жалобно мяучит, тщетно отыскивая путеводную нить в этом мире неведомого.

The fear had moved away a little beyond the circle of the firelight. But the purpleness still was there, hunched upon the hilltop.

An enemy, I wondered. Or just something strange?

If it were an enemy, it would be a terrible enemy, implacable and efficient.

For the plant world was the sole source of energy by which the anima1 world was able to survive.

Страх отступил за пределы тесного светлого круга от костра. Но Лиловость по-прежнему здесь, на холмах  — затаилась и подстерегает.

Враг? Или просто  — нечто чуждое, непонятное?

Если это враг, то грозный, безжалостный и неодолимый.