Алтарь времени

Отчего-то мне кажется: теперь я стою лицом к лицу с истиной. И тень её предстала передо мной ещё тогда, когда что-то подтолкнуло меня записать геометрический код собственной жизни как последовательность символов, заключённых внутри двойной спирали. Если верно моё предположение о том, что каждый живой организм на земле использует энергию Времени в качестве источника жизненной силы; если верно и то, что спирали в природе не только простое следствие её законов, но и прямое свидетельство участия Времени во всех процессах; если верно, что при асимметрии, соответствующей ходу Времени, организм подключается к неиссякаемому источнику энергии – значит, место, на котором построен Зонненштайн, вероятно, есть самый центр того временно́го образования, каким является наша… страна? Ещё какая-то часть мира? Кто-то в незапамятные времена понял это – быть может, человек вроде меня, которому было дано видеть чуть больше прочих, – и построил Зонненштайн, чтобы облегчить людям общение с величайшей силой… Я имею в виду – со Временем. Если в распоряжении того неведомого строителя бог весть какой эпохи и какой цивилизации была энергия Времени, то для него не существовало ничего невозможного. Одной лишь мыслью он высекал эти огромные камни.

Что же до Времени… Я пришёл к убеждению: оно – не слепая сила. Не мутный поток, несущий нас из прошлого в будущее. Это разумное, более того, творческое начало. Разум, бесконечно отличный от нашего, с неведомыми нам целями, а может, и вовсе без целей – во всяком случае, без того, что мы привыкли под ними понимать. И одно из отличий этого разума – он не обладает свободой выбора. Звучит странно – какая же разумность без воли выбирать? – но ведь, если обратиться к христианству, и у ангелов, при всём их могуществе, нет истинно свободной воли после низвержения Сатаны. Только человек наделён полной свободой выбора. Так вот же в чём дело… Теперь я понимаю, что от меня было нужно на Зонненштайне: воля выбирать. Понимаю также и то, почему мой выбор не был принят: меня раздирали противоречия, я отрицал то, к чему пытался себя подтолкнуть. Я жаждал и одновременно отвергал всякую возможность победы для своей злополучной родины. И со мной пытались говорить – через моё же сознание – на доступном мне языке. Мне пытались сказать лишь то, что я не должен себе врать, потому что это – не истинный выбор, а самопринуждение.