Алтарь времени

В проулке Хайнц наконец заметил тощего человека в полосатой арестантской куртке и нелепой полосатой шапочке на тёмных кудрях.

– Ты принёс копии чертежей того устройства, которым занимается твой командир? – первым делом спросил Фиртель.

– Нет.

Хайнц ожидал, что Фиртель начнёт ругаться, но тот лишь опустил узкие плечи и обессиленно повесил крупный нос, словно тот тянул его голову вниз. Сломанные, обмотанные проволокой очки сразу съехали на кончик носа, Фиртель поправил их и вновь посмотрел на Хайнца своими большими круглыми глазами грустной ощипанной совы:

– Жаль, очень жаль. Разумеется, чертежи эти уже никого не спасли бы. Слишком поздно. Говорят, Красная армия уже на подходе к Гросс-Розену. Ещё слышал, узников оттуда свезли в подземелья, чтобы уничтожить. Вроде в окрестностях есть тоннели, которые тянутся на много километров и ведут к замку… Скоро и нас туда отправят. А ведь неохота подыхать просто так, понимаешь? Если б я знал, что какой-нибудь важный секрет нацистов ушёл за границу, мне просто было бы спокойнее. Тогда наши смерти имели бы хоть какую-то цену.

– А вам уже удалось что-то передать?

– Немногое, – вздохнул Фиртель. – Наш канал накрылся.

Хайнц достал из-за пазухи рисунок.

– Не знаю, надо ли это теперь. Тут план самого нижнего уровня. Здорово нарыли, настоящий лабиринт. Вот здесь есть масштаб помельче – видишь, от некоторых галерей в разные стороны идут ходы? Наверное, те самые. Похоже, они ведут на поверхность. Командир как-то говорил, что некоторые тоннели выходят далеко за пределы закрытой зоны «Фюрстенштайн».

– Ага… – без энтузиазма кивнул лаборант, но рисунок забрал.

– Слушай, Фиртель, а что, если тебе с моим командиром поговорить? – неожиданно для самого себя предложил Хайнц. – Об уничтожении заключённых.

– Ты с ума сошёл? – взъерошился тот. – Зачем мне говорить с офицером СС?

– Ну, с рядовым СС ты же разговариваешь. Со мной.

– Ты – другое дело. Ты был в шкуре лагерника.

– А давай я скажу командиру, что ты очень просил о встрече. Думаю, он не откажет. Он может многое. Очень многое, понимаешь? Когда-то он спасал заключённых концлагеря Равенсбрюк. Я сам от него слышал. Вот если бы тебе удалось убедить его…

– Я? Убедить эсэсовца? В чём?! Ты издеваешься или хочешь, чтобы меня расстреляли? У меня отец был раввином, между прочим, и все мои предки от начала мира – евреи. И ты думаешь, такой вот «недочеловек» сумеет убедить «сверхчеловека» в том, что убивать – грех, а спасать человеческие жизни – благо?

– Мой командир никого не считает «недочеловеком»… Ладно, дело твоё, в конце концов. Но почему бы не попробовать? Он прежде всего учёный, как и ты.

Фиртель задумался, и видно было, что решение далось ему нелегко:

– Ладно. Попробую поговорить с ним. В конце концов, любопытно же перекинуться парой слов с тем, кого Брахт и Адлер называют не иначе как новым Николой Теслой.

Когда Хайнц вернулся в замок, первым делом решил обратиться к Штернбергу. Тот в последние дни шёл на поправку, а сегодня с утра приказал Хайнцу убрать бельё и матрас с железной кровати в своей комнате, поставил кровать стоймя у стены, на манер шведской стенки, взялся за перекладину спинки и пару раз с трудом подтянулся, ругаясь сквозь зубы, – его исхудалые руки теперь мало отличались от немощных рук узника концлагеря. Когда Хайнц вошёл в кабинет командира, в открытую дверь спальни было видно, что кровать всё ещё стоит на манер турника. Штернберг же сидел за столом, уставленным зажжёнными свечами; между ними посередине лежал большой фотоснимок какого-то не то генерала, не то чиновника – с порога Хайнц мог разобрать лишь то, что человек на снимке одет в мундир. Штернберг, впервые за бог знает сколько времени гладко выбритый и причёсанный, в свежей рубашке, сосредоточенно смотрел на фотографию, опёршись подбородком о переплетённые пальцы. Из помещения уже выветрился кислый дух нездоровья, и пахло теперь в его комнатах, как и прежде, когда Хайнц только оказался у офицера-оккультиста в подчинении, – кофе, свечным воском и едва уловимым ароматом хорошего одеколона.

Хайнц щёлкнул каблуками:

– Командир, разрешите обратиться!

Штернберг судорожно вскинул голову, будто голос Хайнца вырвал его из полудрёмы.

– С-санкта Мария и вавилонская блудница… Чёрт бы тебя побрал, стучать надо, прежде чем войти.

– Виноват, дверь была открыта, ну я и…

– Ладно, выкладывай, что там у тебя.

Подойдя к столу, Хайнц бросил взгляд на лежавший перед командиром снимок. Это был фотопортрет рейхсфюрера СС Генриха Гиммлера. Самого шефа СС Хайнц никогда не видел, но его портреты иногда висели в кабинетах эсэсовских чиновников рядом с вездесущими портретами фюрера. Высокий округлый лоб, слабый подбородок, пристальный взгляд узких глаз, пенсне с круглыми стёклами, и главное – хорошо различимые петлицы, из-за которых ошибиться в звании было невозможно. Хайнцу мигом вспомнились россказни про колдунов, которые сводят человека в могилу, протыкая иглами его изображение. Хайнц постарался замять подобные мысли, однако Штернберг, по обыкновению, всё прекрасно услышал и усмехнулся: