Алтарь времени

На днях Штернберг вместе с Каммлером и офицерами охраны был в тупиковом тоннеле, служившем тюрьмой. Видел распахнутые решётчатые ворота и множество тел в полосатых робах, усеявших путь бегства узников. Когда на звуки выстрелов прибежала охрана из соседних коридоров, здесь началась бойня. Несмотря на всё, большинству заключённых удалось бежать в леса через боковой тоннель. Заключённые расправились с караульными у входа в коридор, захватили ещё оружие, расстреляли патрульных в тоннеле и пост охраны на выходе. Среди множества тел находились раненые, и некоторых из них эсэсовцы забрали с собой для допроса, а прочих офицеры охраны добили. Допрашивали единственного оставшегося в живых, но серьёзно раненного часового из тех, что охраняли узников. От него узнали, что начальник караула «сошёл с ума». Каммлер в бешенстве требовал скорейшего расследования дела и незамедлительной поимки беглецов: генерал не без оснований опасался, что отдельным узникам удастся добраться до границы, а там и сообщить союзникам о виденном и слышанном в нацистских подземельях. Имя Штернберга во всей этой истории пока не всплывало, хотя по приказу Каммлера его квартиру обыскали солдаты. В их присутствии Штернберг с демонстративным вялым безразличием сделал себе пару инъекций глюкозы, несколько ампул которой, как и новый шприц, ему удалось стянуть в санчасти. Раствор глюкозы внешне ничем не отличался от раствора морфия. Таким образом, Каммлер через своих людей получил подтверждение, что Штернберг якобы по-прежнему сидит на наркотике.

Беглых заключённых выискивали по окрестным лесам, причём для патрулей поиски не обходились без происшествий: солдаты проваливались в открытые вентиляционные шахты недостроенных подземных комплексов и разбивались насмерть, и всё это только усугубляло хаос, воцарившийся в замке в связи с приближением советских войск. Каммлер принял решение срочно эвакуировать «Колокол».

Генерал провёл совещание, определил маршрут и приказал проверить железнодорожные пути. Штернбергу сказал: «Как хотите – какими угодно из ваших методов, хоть гаданием на рунах, хоть ворожбой на птичьих потрохах, – но выясните, будут ли проблемы с доставкой груза на место. Если вы не сумеете это сделать или попросту солжёте, то ваших родственников перестанут снабжать необходимыми лекарствами, а у вашей племянницы, между прочим, пневмония. Об эпилепсии вашего отца и не говорю. Кроме того, с поставкой морфия, знаете, могут быть проблемы…»

Теперь, прямо на перроне, Каммлер выслушал отчёт Штернберга и в довершение всего решил лично проверить поезд. Штернберг отправился за ним и его офицерами, не понимая ещё, что, собственно, собирается делать. Он знал одно: теперь у него есть силы что-то предпринять.

После побега заключённых – после того как на одной лишь воле Штернберг взломал тупик безнадёжного будущего стольких людей – ему казалось, этот его волевой акт что-то вскрыл в нём самом: придавившая всё его существо тысячетонная каменная плита безразличия пошла трещинами, и под ней, подобно лаве, плескалась ярость. Не долг, не сожаление, не угрызения совести, даже не страх за себя или за тех, кого он любил, не желание кому-то отомстить за то, что с ним сделали и чему заставили служить, – не то, что он испытывал ранее – вернее, всё это тоже, но разложенное на первоэлементы, собранное вновь и переплавленное в тигле воли до сияющей кипучей раскалённой ярости. Это была та живительная ярость, которую только и можно противопоставить абсолютному ничто. Та бескомпромиссная и неудержимая сила, источник которой Штернберг искал в себе так долго.

Каммлер прошёл через грузовые вагоны в спальный вагон для обслуживающего персонала. Ещё недавно генерал сам собирался сопровождать важный груз – но его срочно вызывали в Берлин: фюрер подписал приказ о повышении его в звании. Следующий вагон, почти без окон, был передвижной лабораторией – её содержимое должны были погрузить в самолёт вместе с излучателем и составными частями стальной спирали. Здесь находились в основном какие-то измерительные приборы, точное назначение которых Штернберг плохо себе представлял. Дальше был вагон охраны и артиллерийская бронеплощадка. Офицеры стали спускаться на перрон, а Каммлер задержался – вернулся в вагон-лабораторию.

Штернберг, лишь секунду помедлив в неопределённости, плавно развернулся и не спеша последовал за генералом.

Каммлер что-то искал на полках. Штернберг расслышал мысли о каких-то контейнерах. Мельком глянул на часы – простые часы в массивном и грубоватом стальном корпусе, которые он приобрёл в первой же попавшейся лавочке вместо конфискованных гестаповцами золотых. У него есть люфт во времени. Всего полторы-две минуты, прежде чем сюда вернётся кто-нибудь из генеральской свиты.

– Вы что-то потеряли, доктор Каммлер?

– А, доктор Штернберг… – Генерал, придерживая фуражку, наклонился к нижней полке и даже не повернул головы в его сторону. – Я не могу понять, куда эти свиньи дели «начинку». Красные контейнеры.