Алтарь времени

– Что здесь, ко всем свиньям, происходит? – зарычал тот.

– Ничего особенного. – Штернберг сосредоточился на том, чтобы выговаривать слова отчётливо, ровным голосом. – Просто вы ломились не в ту дверь. Противоположная не заперта. Группенфюрер звал вас. Ему нужны какие-то контейнеры.

Штернберг пробрался в тамбур мимо пары офицеров, услышав напоследок вялый и растерянный голос Каммлера:

– Румор, где вы пропадали? Что с вентиляцией в этом чёртовом вагоне, тут нечем дышать, я едва не потерял сознание…

Штернберг соскочил на перрон. Понимание того, как сильно он рискует, не позволяло ему сейчас просто уйти. Его донимало тошное любопытство сродни тому, что сопровождает ночные кошмары: если попытка ментальной корректировки была слишком грубой, а установка на стирание последних воспоминаний – неудачной, если Каммлер поведёт себя слишком странно и офицеры что-то заподозрят, Штернберг желал узнать это немедленно. Что бы потом ни случилось… Но никто не преследовал его. Генерал вышел, обсуждая что-то с Румором. На Штернберга они не взглянули.

Штернберг привалился спиной и затылком к вагону, по-прежнему чувствуя металлический привкус слюны. Дотронулся до носа: на сгибе указательного пальца осталась алая капля. От ментального перенапряжения и большой потери энергии слизистые начали кровоточить.

Он оттолкнулся от стенки вагона и пошёл прочь. Глубоко под землёй, в окружении множества вооружённых людей он вдруг почувствовал веяние окончательного освобождения – и вместе с тем все нити были у него в руках, сотни незримых нитей, что держали его здесь – над пропастью пустоты, всеотрицания, ничто, через которую ему, едва не сорвавшись, удалось перемахнуть.

Тюрингенский лес – Динкельсбюль (Франкония)

3–6 марта 1945 года

И явь, и сны Штернберга заполонили толпы беженцев.

Нескончаемые колонны жителей Восточной и Западной Пруссии, Померании и Вартеланда уходили от Красной армии на запад. Шли бои за плацдармы на Одере. Шоссе в окрестностях Берлина, окутанное тускло-белым сумраком непрекращающегося снегопада, походило на серую реку, вышедшую из берегов. Люди – в основном женщины и дети, потому что всех мужчин призывного возраста забрали на фронт, а пожилых и подростков в фольксштурм, – шли настолько медленно, что водители и пассажиры случайно оказавшихся в колонне автомобилей, сплошь военные, приходили в ярость. У беженцев автомобилей не было: весь транспорт и топливо у гражданских давно реквизировали для нужд армии. Отдельные семьи ехали на запряжённых лошадьми телегах для сена, заваленных скарбом. Некоторые телеги были оборудованы наподобие кибиток, с брезентовым пологом на хлипком каркасе из досок и застеленным матрасами дном – там сидели и лежали беременные женщины, матери с младенцами, больные, глубокие старики. Попалась повозка, в которую был впряжён бык, совершенно непригодный для таких маршей: он тоскливо мычал и всё больше разбивал окровавленные копыта об асфальт. По обочинам лежали лошадиные туши. Из тел околевших животных были наспех выкромсаны куски мяса. Изнурённые люди – растерянные горожанки в мятых пальто и нелепых шляпках поверх намотанных платков, с многочисленными сумками и саквояжами, с рюкзаками за спиной, более добротно одетые угрюмые крестьянки с тюками на плечах – чаще всего сами везли поклажу на импровизированных тележках: садовых тачках и детских колясках. Перегруженные повозки то и дело ломались, опрокидывались набок, и тогда на дороге возникали отвратительные заторы с истерической женской руганью. Младенцев было слышно редко, они по большей части были слишком слабы, чтобы кричать во всё горло. Дети постарше, в накинутых на плечи стёганых одеялах, не плакали и не кричали, только молча смотрели прямо перед собой. Обочины сплошь были завалены брошенными вещами: узлами с одеждой, перевязанными бечёвкой чемоданами, сломанными телегами и велосипедами, корзинами, неопознаваемым тряпьём; наверняка где-то там лежали и мертвецы.

– Это вы ещё не видели, что к востоку от Берлина делается! – заявил Купер, увидев в зеркале заднего вида, как помертвело лицо пассажира. – Да и тут уже не протолкнуться. Сейчас в объезд поедем…