Алтарь времени

Баронесса, напротив, нисколько не удивилась её возвращению, словно это было что-то давно ожидаемое, в порядке вещей.

– Я не знаю, – ответила Дана на её первый вопрос – разумеется, об Альрихе. – Но он сказал, скоро вернётся.

И вновь им оставалось только ждать. Охрана покинула дом, а это означало, что им теперь надо было как-то самим добывать еду – их продуктовые карточки забрали солдаты, которые прежде снабжали их съестным. Баронесса собиралась сходить на чёрный рынок, чтобы обменять на еду свои немногие драгоценности, но Дана просила подождать. У неё было отчётливое ощущение, что Альрих действительно скоро вернётся – и наверняка им поможет.

Об этом она сказала и барону – а тот оказался необыкновенно рад её возвращению. Дана впервые увидела улыбку на его длинном лице и даже вздрогнула: так в эти мгновения барон напомнил ей Альриха. Прищур глаз, широкий рот, только на месте ямок на худых щеках – уже обозначившиеся складки. Вот так Альрих будет улыбаться лет через сорок. Будет, повторила про себя Дана. Обязательно будет.

Барон не стал мучить её расспросами – лишь произнёс:

– Думаю, вы сами расскажете обо всём, что сочтёте важным.

– Я хочу, чтобы вы поговорили с Альрихом, когда он приедет, – сказала Дана. – Ему это очень нужно… я уверена, что нужно. – И удивилась, когда барон после полуминуты молчания ответил без обычного для него раздражения при упоминании сына:

– Я поговорю с ним. Должен признать вашу правоту, Дана: я и впрямь совершенно не знаю, что он за человек.

Вечером Дана открыла большой, тяжеленный чемодан Альриха. Среди стопок одежды и пары книг она обнаружила его кристалл для ясновидения.

* * *

Вернулся Альрих лишь через трое суток, поздним вечером – почему-то один, без водителя, на другом автомобиле. Был лихорадочно-возбуждён, шутил, что удрал от своего шофёра, – и всё поправлял очки и отводил глаза с нервным смешком. Извинился перед Эммочкой, как перед взрослой, за то, что в прошлый раз так некрасиво уехал, едва явившись, – а девочка, вышедшая из спальни с накинутым на плечи покрывалом, в белом шелковистом коконе распущенных по плечам волос, лишь задрала нос в ответ на его извинения, но не отходила от него ни на шаг, невзирая на шипящие приказы матери немедленно отправляться спать. Когда он сел за стол, девочка встала рядом, сначала отворачивалась, когда он посматривал на неё, потом приникла щекой к его плечу и склонила голову, пряча лицо под длинными волосами. Внезапно дали электричество, которого не было все эти дни, и стены комнаты будто раздвинулись. Бросая таинственные взгляды в сторону Даны, Альрих принялся выкладывать из солдатского заплечного мешка, который привёз с собой, шоколад, консервы, пачки маргарина, банку с мёдом, какие-то плотные бумажные пакеты, быть может, с крупой, и последними – специальные продуктовые карточки. Обернулся к так и стоявшей у его плеча, как маленький страж, племяннице.

– Ты почему такая пасмурная? – спросил с притворной строгостью. – Смотри, сколько еды. Стол по нынешним временам просто королевский.

Эммочка подняла голову, жалобно насупилась. Некоторое время они смотрели друг другу в глаза, будто играя в гляделки, Альрих – с выжидательной улыбкой, девочка – нарочито хмуро. Однако очень скоро Эммочка не выдержала и улыбнулась – неожиданно нежно, беззащитно (такой улыбки Дана у неё ещё никогда не видела), но как-то дрожаще, как улыбаются дети после долгого плача, хотя она и не плакала.

– Я очень скучала, – тихо сказала девочка. – Очень-очень… Пожалуйста, не уезжай больше. Пожалуйста…

Альрих молча смотрел на неё уже без улыбки. Осторожно убрал ниспадающие волосы с её бледного, в тенях, личика.

Улыбка девочки тоже мигом угасла.

– Ты опять уедешь, да? – спросила она едва слышно.

– Прошу тебя, давай пока не будем об этом. Вот, ты снова стала грустная. Что мне сделать, чтобы развеселить тебя?

– Ничего, – прошептала девочка. Но через мгновение – похоже, скорее для того, чтобы сделать ему приятное, чем для себя, – попросила: – Покажи саламандру.

Альрих протянул ей руку, пальцы осторожно сжаты – так прячут бабочку в кулаке. Девочка слабо потянула за указательный палец. Альрих разжал кулак: на ладони заплясал, извиваясь, крошечный язычок золотистого пламени. Эммочка грустно улыбнулась и опять спросила:

– Дядя, ты ведь завтра снова уедешь, да?

Альрих вздохнул:

– Боюсь тебя вновь огорчить, солнце моё…

– Эмма, немедленно иди спать, – ровным жёстким голосом сказала Эвелин и потянула девочку за плечо. На сей раз та не стала упираться, только молча смотрела на Альриха, пока мать не вывела её из комнаты. Напоследок Эвелин бросила:

– Тебе, Альрих, не стыдно? Она давно не младенец, чтобы отвлекать её фокусами! Ты уедешь – а она опять объявит голодовку…

Дана опустила глаза. Не в первый раз ей подумалось, какая незавидная у этого ребёнка участь – постоянно быть в разлуке с тем, кого любишь.

Альрих лишь снова вздохнул, нервно барабаня пальцами по столу. Посмотрел на мать:

– Я хочу, чтобы Дана оставалась здесь, с вами.