Алтарь времени

– Нет, я так не считаю, – ровно произнёс Альрих. Похоже, его терпение было на исходе. Дана поймала его взгляд, округлила глаза и умоляюще задрала брови. Альрих ей слегка улыбнулся.

– Тогда скажи мне. Я хочу… хочу, наконец, понять тебя. – Последние слова дались барону явно нелегко. Это было косвенное признание его многолетней неправоты по отношению к тому, кто сидел рядом.

– Хорошо. – Альрих немного помолчал, будто тоже собираясь с силами. И вкратце рассказал про Зонненштайн и оружие «Колокол», опустив истории о зловещих происшествиях и рассуждения о сути Времени, которые Дана от него не раз слышала. В нынешнем рассказе Альриха «Колокол» и Зонненштайн были просто «излучатель» и «усилитель», а всё это вместе он назвал «устройством для уничтожения».

Барон слушал молча. Лишь один раз спросил:

– Для уничтожения чего служит это… устройство?

– Всего, – мрачно ответил Альрих. – Чего угодно. Абсолютно всего. В том числе самого Времени.

– Так, значит, разработкой таких устройств ты занимался, работая на этих мерзавцев?

– Если не вдаваться в подробности… в общем, да.

– И что ты намереваешься делать теперь?

– Уничтожить это устройство.

Барон, приподнявшись на подушках, посмотрел на сына с интересом и недоверием:

– Почему?

– Эта работа была вырвана из меня шантажом и угрозами. Но подлинная причина в другом… Устройство не предназначено для человеческих рук. Ни для рук национал-социалистов. Ни для рук тех, кто придёт им на замену… Вражеских войск… Оккупационных властей… Реваншистов… да кого бы то ни было. Благодаря мне оно появилось на свет. Благодаря мне оно должно вернуться туда, где ему самое место. В ничто.

– Дана рассказывала мне о том, что ты вывозил заключённых из концлагерей. Это правда?

– Только из одного концлагеря, из Равенсбрюка. И гораздо меньше, чем мог бы.

– Почему ты это делал? Ты считаешь, что поступал правильно?

– Смотря как судить. Если по законам государства, которому я… служил… то это преступление. А если с моей личной точки зрения – то это единственное, что я мог сделать, чтобы не сойти с ума. Я не знаю, что такое «правильно», отец. Я искал это «правильно» несколько лет. Боюсь, его просто не существует.

Барон долго молчал.

– Что ты намерен делать, когда война закончится?

– Если я вернусь… а я должен вернуться… – Альрих вновь посмотрел на Дану. – Жить. Это самое лучшее, что я могу сделать. – Он переплёл пальцы лежавших на коленях рук, неловко сунул длинные, согнутые в коленях ноги под стул. Вновь скрипнула кожа высоких сапог.

– Понимаю, у тебя сейчас нет времени. Но ты далеко не обо всём мне рассказал.

– Да, отец.

– Ты должен вернуться. Ради матери. И ради неё. – Барон не кивком, а скорее взглядом указал на Дану. – Я же… я хочу знать всё остальное. То, что смогу услышать только от тебя.

Альрих напряжённо смотрел прямо перед собой, в нечто, видное лишь ему одному. Его крупный рот чуть разомкнулся и тут же сжался в жёсткую прямую черту – словно он хотел сказать что-то, но передумал. Дана притиснулась спиной к ребру дверного косяка. Альрих прищурился, поправил очки. В светлых волосах оттенком мокрой осенней листвы сочно желтели отдельные непросохшие пряди – ещё затемно он поднялся, чтобы принять ванну, и в ладонях Даны затем долго сохранялось до щекотки отчётливое ощущение того, как она намыливала его густую шевелюру, пропуская воздушные от пены пряди между пальцами (а ещё Альрих демонстративно, но очень смешно гримасничал, когда мыло попало ему в глаза, а голова его, в какой-то миг лёгшая на её плечо, удлинённая голова крупного, породистого существа, оказалась очень тяжёлой). Дана едва удерживала себя, чтобы не подскочить к нему и, хватая за руки, не начать с криком требовать, чтобы он забыл обо всех своих затеях, бежал куда-нибудь подальше отсюда, за границу вместе с ними со всеми, что он никому ничего не должен там, куда так стремится…

Альрих вскинул на неё глаза – точнее, левый, здоровый, глаз, в утреннем свете радужка была полна чистого голубого сияния; такими же невозможно-голубыми глазами, взгляд которых, казалось, просвечивал насквозь всё, на что ни падал, смотрел на неё и отец Альриха. Такими же глазами когда-нибудь на неё будут смотреть её дети, если… если они будут. Если Альрих вернётся. Если вернётся.

– Я вернусь, – произнёс наконец Альрих, хотя и не мог сейчас прочесть её мыслей. – Я ведь обещал. Обязательно вернусь.

И что-то внутри всё-таки приотпустило. Дана слабо улыбнулась.

– Но пока меня не будет… Я очень прошу вас, отец, отнестись к Дане как… как к дочери.

Барон слегка усмехнулся – в точности с интонацией Альриха.

– Твоя мать мне уже обо всём рассказала. Не могу сказать, что я против твоего решения, отнюдь. – Барон улыбнулся Дане почти заговорщически, будто её новая фамилия в швейцарском паспорте была результатом их общего предприятия. – В этом отношении ты можешь на меня рассчитывать.

– Спасибо, отец.

Альрих поднялся, но, словно вспомнив о чём-то важном, вновь обернулся к барону:

– У меня есть к вам ещё одно дело. Последнее.

– Слушаю.