Штернберг встал напротив двери. Прикрыл глаза, вызывая в воображении тот лик, что всегда представлялся ему, когда он думал о Времени как о живом, мыслящем начале, – угловатое женское лицо. Чёткий образ возник в сознании незамедлительно. Женщина выглядела изнурённой, под прозрачными глазами залегли землистые тени. И она словно бы протягивала руки ему навстречу – мол, пойдём…
И в этот миг дверь распахнулась.
На пороге стояли автоматчики. Они держали Штернберга под прицелом – малейшее движение, и откроют огонь. Несколько солдат вошли в камеру, остальные расступились, и в помещение вошёл обергруппенфюрер Ханс Каммлер. Подобие улыбки на костистом лице, жёлтом в тусклом электрическом свете – и как никогда напоминающем маску из-за залитых чернотой теней глубоких глазниц. Большой палец правой руки заложен за борт кителя – жест, означавший у Каммлера уверенность и довольство.
Штернберг пошатнулся от весьма болезненного тычка в спину стволом автомата.
Генерал встал напротив. Он сильно опасался Штернберга – остатки привнесённых ментальных структур ещё дотлевали где-то в тёмном железобетонном ангаре его сознания, но чуждые его существу ментальные установки уже рассыпались на отдельные звенья, незавершённая ментальная корректировка пошла прахом. Каммлер наслаждался обретённой свободой. Наслаждался тем, что теперь спокойно и с превосходством может посмотреть в глаза тому, кто ещё не столь давно праздновал свою победу над ним.
– Вас трудно недооценить, доктор Штернберг. – Жестяной голос Каммлера звучал особенно неестественно в низком бетонном помещении. – Но, увы, я вас всё-таки недооценил.
– Откуда Борман узнал о «Колоколе»? – обронил Штернберг. Даже сейчас, в нынешних ужасающих обстоятельствах, ему всё-таки хотелось знать. – От вас?
– Нет. У Бормана своя сеть осведомителей. А я не сумел сохранить «Колокол» в тайне, и виноваты в этом вы, доктор Штернберг. Вы временно вывели меня, так сказать, из строя. Вы и ваши технологии по подчинению чужого сознания. Хотя не столь уж совершенными они оказались!
– И вы действительно собираетесь выполнить приказ фюрера обратить «Колокол» против вражеских войск? Вы же понимаете, что Германия на грани поражения, ей ничто не поможет.
– Во-первых – мне ничего не остаётся, кроме как выполнить приказ. – Плотоядная улыбка Каммлера уступила место серьёзной гримасе. – Я не столь безумен, как вы. В данной ситуации следует подчиниться. Во-вторых – кто знает, кто знает… Быть может, это наш последний шанс. Представьте, если наступающие армии союзников в единый миг обратятся в пыль! Даже если мы сумеем нанести лишь один-единственный удар! Неизвестно, выдержит ли наша конструкция излучение такой мощности…
– Вы уверены, что сумеете правильно рассчитать место удара? – мрачно поинтересовался Штернберг. – А что, если эта штука превратит в прах не войска союзников, а несколько немецких городов?
– Он знает наших врагов на вкус, – вновь ухмыльнулся Каммлер, и Штернберг даже не сразу понял, что это уважительное, почти одушевлённое «он» относится к излучателю. – В Фюрстенштайне мы познакомили его не только с евреями, но и с англичанами, с русскими. Каждая нация – это временна́я общность, вы же знаете, доктор Штернберг. Совершенно определённое излучение, на которое можно настроить «Колокол».
Штернберг неотрывно смотрел в лицо Каммлеру. Думал о том, что вполне может попытаться ударить сейчас всей мощью своей мысли пирокинетика, чтобы генерал мигом обратился в живой факел. И не только генерал, все солдаты вокруг. Но помещение слишком тесное, да и выстрелить кто-нибудь наверняка успеет… Штернберг чуть отстранился от уткнувшегося под рёбра ствола, и автомат стоявшего позади солдата вновь тупо и твёрдо клюнул его в спину: мол, не дёргайся. Или призвать сейчас на помощь свою новую, отчасти неведомую власть над временем и обратить их всех в прах – хватит ли сил? Слишком велик риск… Штернбергу припомнился умоляющий взгляд широко распахнутых глаз Даны. Нельзя рисковать, одёрнул он себя. Нельзя.
– Но пришёл я не за тем, чтобы побеседовать с вами о «Колоколе», доктор Штернберг, – продолжил Каммлер, сложив руки за спиной и чуть покачиваясь на носках. – Ваш вклад в этот проект завершён, и за него я вам весьма признателен. Даже при том, что по вашей вине информация о новом оружии просочилась к союзникам. Это ведь вы устроили побег заключённых в Фюрстенштайне? Прямых доказательств у меня нет, но я уверен: это вы. Недавно я получил информацию о том, что на американских резидентов в Швейцарии вышел один еврейский учёный, из беглых заключённых, как он сам утверждает. Ему многое известно о «Колоколе». Хорошо, что резиденты сочли его рассказы преимущественно переложением пропагандистских мифов о «чудо-оружии». Эх вы, доктор Штернберг… – Каммлер покачал головой. – Это мой последний разговор с вами, так что другого случая мне не представится. Хочу задать вам пару вопросов. Что такое Зонненштайн? И что такое Время?
– Вам будет трудно понять.
– Я постараюсь.