Алтарь времени

И в это самое мгновение раздалась пулемётная очередь.

Пули застучали по бетонным и металлическим опорам, высекая искры и белую пыль: звонкое щёлканье, хруст, стук, стальная разноголосица. Внезапно что-то толкнуло в спину и в бок со зверской силой, помогая упасть. Точно ударили палкой или хлестнули плетью. Голос на вышке взорвался, надсаживаясь в громкоговоритель: «Прекратить огонь! Прекратить!..» Жужжание усиливалось, вгрызаясь в слух, отдаваясь в голове вибрирующей болью. Штернберг пополз под какими-то фермами к решётчатому постаменту – по нему будет удобно взобраться, идиоты-пулемётчики больше точно не будут стрелять… Быстрее, быстрее… Сейчас он поднимется на постамент, заменяющий жертвенник, и его человеческая воля будет сильнее, чем излучение чёртовой машины…

Вот и решётчатая конструкция основания. Под ней – открытая полость, древний гранитный резонатор. Штернберг схватился за стальные балки, которым передавалась вибрация излучателя, подтянулся…

И ощутил, что не способен встать. Ноги его едва слушались.

Он опустил взгляд.

По гранитным плитам тянулся размазанный кровавый след. Его кровь.

Сидя у холодной, мелко дрожащей опоры постамента, Штернберг скользнул ладонями по груди, по животу и бокам. Ладони были ярко-алыми, китель был мокрым, разорванным сбоку и, кажется, на спине.

Он глазам своим не мог поверить. Его ранили, и, похоже, серьёзно. Как?.. Когда?.. Он же ничего не почувствовал, и ему не больно… Нет, почувствовал: тупой удар, падение. Вот оно что. И ноги немеют, почти не слушаются. Повреждён позвоночник? Чёрт… Чёрт!

– С-санкта Мария… – прошептал Штернберг не столько в ужасе, сколько в ярости и досаде.

«Дана. Она меня ждёт. Я должен жить! Все силы небесные, я должен жить!»

Он ощущал, как китель на боку и на спине всё сильнее пропитывается кровью. Это походило на то, как если бы ему на спину лили тёплую воду. И в то же самое время слышал, как его жизнь, записанная стальными знаками, скреплёнными двойной спиралью криптограммы-лабиринта, звучит кругом.

Басовитое жужжание «Колокола» пронзало каждую клетку тела, ничего вокруг не осталось, кроме этой единственной зловещей ноты, что тянул и тянул весь мир вокруг – камни, гудящий металл, дрожащий воздух. Даже в солнечном свете появилось некое немощное дрожание. Потом солнце будто исчезло, затмившись мертвенным голубоватым светом.

Времени не оставалось совсем.

Штернберг полез вверх по фермам постамента, подтягиваясь на руках. Сначала окровавленные ладони скользили, но вскоре стали, напротив, липнуть к металлу. Он пытался опираться и ногами, но их порой вовсе не чувствовал, к тому же проснулась боль – сначала неясно зарделась где-то внутри, затем зажглась острым огнём, и вот уже всё тело обратилось в сплошной сгусток боли. Бросало то в жар, то в холод, сердце колотилось как бешеное, мешая дышать. Он стонал, ругался, отчаянным усилием приподнимая непослушное тело. Только бы не разжались руки… Только бы не…

Но Штернберг уже добрался до площадки – над головой тянулись какие-то цепи, и совсем рядом разгоралось холодное свечение.

Продираясь сквозь застилавшую глаза боль, Штернберг пополз по краю ребристой стальной площадки, волоча ноги. Он слышал Ничто. Оно было совсем рядом: разверзаясь голодной бездной небытия, раскручивало свои бесплотные щупальца и смотрело ему в душу, в упор; он видел его прямо перед собой – серую пропасть, где нет ни разума, ни воли, лишь всепоглощающая жажда разрушения.

Отсюда, с площадки, открывался тот же памятный вид, что когда-то с жертвенника. Гладь скалы – словно исполинская волна, застывшая и обратившаяся в песчаник. Три ряда мегалитов по сторонам от площади – огромных каменных пластин, своей гладкостью и лёгким изгибом так напоминающих гигантскую скалу.

Гранитные Зеркала, созданные для того, чтобы многократно усилить человеческую волю.

Боль выедала остатки сил, отнимала рассудок. Но Штернберг поправил очки, заляпав стёкла кровью, и постарался, невзирая ни на что, подняться на ноги.

– Ты видишь, я вернулся, – произнёс он сквозь хриплые вдохи или же просто подумал, хватая пересохшим ртом горький воздух, глядя в изжелта-белую на полуденном солнце скалу за рекой. – Я пришёл. Дать тебе то, чего у тебя нет. Волю… Закрыть врата для ничто. Но ты должна мне помочь. Очень здорово помочь… Ты ведь мне поможешь?

Некой изнанкой зрения, мысленным взором он увидел бледноглазую и бледноволосую женщину – вокруг неё полыхал бесцветный огонь. Она ничего не ответила. Она была лишь предельно упрощённым знаком, спешным переводом с абсолютно нечеловеческой системы смыслов на человеческую. В сущности, она никогда не могла ему толком ответить, хоть ему и казалось временами, что отвечает: она подавала какой-то знак, но отвечал себе, по сути, лишь он сам. Однако сила, которую она символизировала, готова была ему подчиниться. Как и любому человеку. Всегда.