Адольф Гитлер. Первое, что я увидел тогда, в 1940-м: на трибуну поднимается человек среднего роста, средних лет, худощавый, с длинной тёмной чёлкой, косо лежащей на бледном лбу; вообще, очень бледное лицо, будто освещённое отдельным синеватым светом, это создаёт впечатление одухотворённости или скорее пародии на неё. Он начинает говорить – что-то простое, грубоватое и бессодержательное. Что-то о веймарских временах. Я нисколько не впечатлён. Поначалу. Рейхсканцлер, фюрер? Обыкновенный бюргер, словесный репертуар под стать. Мой отец с 1933 года твердил, что «этот Гитлер» – мелкий лавочник, по нелепой случайности попавший на политическую арену. «Хам! – припечатывал его отец и резким поворотом руки душил радиоприёмник, вещавший голосом вождя нации. – Скажите мне на милость, что судьба может уготовить государству, во главе которого оказался не то официант, не то парикмахер?» Я вспоминаю слова отца, с которым к тому времени уже полгода не разговариваю: я съехал из родительского дома, снимаю комнату… Тем временем раскаты голоса фюрера нарастают, и я невольно начинаю слушать с бо́льшим вниманием.