Дом она прошла насквозь, от парадного крыльца до чёрного хода, перешагивая через ноги расположившихся прямо на полу людей, евших какую-то похлёбку. Миновала сад с поломанными деревьями, весь в воронках от снарядов. Зашла в полуразрушенный дом и там, в холоде и запустении, среди обломков нашла уцелевший комод и шкаф с ворохом одежды. В комоде среди унылых беспризорных вещей – слежавшихся отрезов ткани, клубков, катушек – обнаружила здоровенные портновские ножницы и ими обкорнала себе волосы перед разбитым зеркалом – так, чтобы её, с позволения сказать, стрижка как можно больше смахивала на мальчишечью – вместе с тем словно бы возвращаясь в концлагерные бритоголовые времена. В шкафу нашла детскую одежду, но если свитер метгетенского школьника ещё можно было натянуть на её узкие плечи и более чем скромную грудь, то штаны уж никак не налезали на отнюдь не мальчишеские, выгнутые лирой бёдра. Тогда Дана в груде тряпок откопала мешковатые мужские брюки на подтяжках и укоротила их ножницами почти наполовину. Платье заправила в штаны, сверху надела мужскую рабочую куртку с закатанными рукавами, в карман куртки переложила «парабеллум». Предварительно проверила: в пистолете было пять патронов. Не так уж плохо. Вокруг шеи обмотала полосатый мужской шарф, а на стриженую голову напялила клетчатую кепку с большим козырьком. Своим отражением в остатках зеркала, прикреплённого к дверце шкафа, осталась более-менее довольна: теперь она походила на маленького бродягу.
Пошарила ещё в грудах обломков, надеясь отыскать какие-нибудь завалявшиеся консервы, но ничего не нашла. С минуту раздумывала насчёт полевой кухни, но побоялась туда идти. Выглянула из развалин: вечерело, высокое небо, похожее на огромную выпуклую линзу, мутную от дыма, приобрело медный оттенок, сумрак выползал из развалин, где-то далеко громыхали пушки, вокруг – ни души, а лес – вот он, рядом, надо лишь отважиться перебежать изрытое снарядами поле.
И Дана побежала, обегая воронки, не замечая трупы солдат, спотыкаясь на рытвинах – шрамах в мёрзлой земле, а затем, оказавшись уже среди красноватых вверху и тёмных у земли стволов сосен, начала запинаться в глубоком снегу и перешла на шаг. Под ноги очень кстати подвернулась хорошо натоптанная тропа. Сквозь черноту леса слева мерцал, словно тлеющие угли, дымный закат – значит, она шла куда-то на север. Судя по карте, которую ей выдал Шрамм для работы, идти следовало, наоборот, на юг от Метгетена, через пригород Кёнигсберга, каким-то образом перебраться через реку и затем следовать вдоль побережья на юго-запад – если, разумеется, задаться целью попасть в рейх, – но у Даны не было никакой определённой цели и не хватало духу возвращаться обратно, в занятый советскими войсками город. К тому же русские вполне уже могли выйти к побережью и отрезать Земландский полуостров[19]
от рейха. Темнело, но она не останавливалась, шла, гонимая страхом, не ведая, куда идёт – лишь бы подальше.Она имела очень смутные представления о географии, почерпнутые в основном из разглядывания большой карты рейха в кабинете Альриха, в школе «Цет», – от нечего делать, в ожидании индивидуальных занятий. Из этих зачаточных знаний выходило, что от окрестностей Кёнигсберга до Франконии страшно далеко. До Франконии, то есть до Динкельсбюля?.. Дана в который раз ловила себя на том, что ей очень хочется думать, будто ей есть куда возвращаться.
Так, может, и впрямь попробовать вернуться, невзирая ни на что?
Быть может, она всё-таки сумеет исправить однажды увиденное – и выбранное – будущее… Своё собственное и вообще.
Альрих. Делирий
Единственный раз Штернберг спускался на нижний уровень галерей под замком Фюрстенштайн.
Из застеклённой кабины открывался вид на огромный бассейн, облицованный керамической плиткой и выложенный резиновыми матами. В нём на массивной платформе находилось небольшое, с виду совсем простое устройство: высотой чуть больше двух метров, шириной – метра полтора, в керамическом корпусе. По форме оно весьма напоминало тот предмет, которому обязано своим названием: колокол.
Официально «Колокол» не считался оружием. Составители отчётов использовали расплывчатый термин «устройство широкого спектра применения». Но как бы ни был широк этот самый «спектр применения», суть его была одна – разрушение.