Все отрасли криминалистики не застрахованы от погрешностей, даже анализ ДНК. Американцам остается лишь надеяться, что следователи станут усиленно собирать надежные улики и зацепки ради поиска истины, нежели подведут все под вывод, который понравится публике. Оперативники и эксперты должны обогащать свой рабочий инструментарий с помощью скрупулезных изысканий в криминалистике, психологии, составлении психологических портретов преступников. А затем эти методы должны пройти тщательную проверку на соответствие самым высоким научным стандартам надежности. И если проверка не будет пройдена, значит, не такая уж большая разница между преступниками и остальным обществом! И даже единственный невинно осужденный являет собой наглядное свидетельство провала системы правосудия!
Оскар Генрих навсегда запомнил дело Дэвида Лэмсона, одно из самых противоречивых в практике криминалиста. В конце присяжных больше всего смутили именно научные доказательства. Жизнь Дэвида Лэмсона удалось спасти не потому, что он был невиновен, а из-за разногласий ведущих криминалистов страны относительно улик.
Оскару так и не удалось добиться безоговорочного доверия к криминалистике в зале суда, однако благодаря ему присяжные смогли гораздо лучше понять, как ученые в белых халатах стоят на страже безопасности общества.
«Не представляю, кем я буду, перевалив через опасный рубеж восьмого десятка: сердцеедом, калекой или евнухом? — признался Оскар Джону Бойнтону Кайзеру в 1950 году, за несколько месяцев до своего семидесятилетия. — Скорее всего, конечный результат окажется где-нибудь между первым и вторым вариантом. Впрочем, грех жаловаться: ведь я почти дожил до конца отведенных „дней лет наших“»[59]
{674}.За двадцать лет, минувших после череды судов над Дэвидом Лэмсоном, Оскар Генрих раскрыл еще порядка тысячи преступлений самого разного масштаба: начиная от убийств и заканчивая фальшивомонетничеством и поддельными завещаниями. Ученый видел, как его мальчики превращались в сильных мужчин, но оба сына по-прежнему старались угодить требовательному отцу. Мортимер и Теодор пережили бомбардировки и снайперские обстрелы во время Второй мировой войны. Морт{675}
был награжден медалью «Пурпурное сердце» за ранение, полученное в бою в заливе Лейте во время Тихоокеанской кампании. Позже его удостоили «Бронзовой звезды». Теодор{676} также получил «Бронзовую звезду» и прочие почести. А самым впечатляющим достижением Тео во время Второй мировой стало его участие в знаменитой команде «Охотников за сокровищами» — в группе искусствоведов и музейных хранителей из четырнадцати союзных стран, задачей которой была идентификация и возвращение шедевров мирового искусства, украденных нацистами.Оба сына Оскара пошли по стопам отца{677}
, хоть и не в полной мере. Мортимер начал изучать криминалистику и сделался экспертом-почерковедом. Некоторое время отец и сын вместе работали над делами о сомнительных документах, пока Морт не устроился в Гавайский банк в Гонолулу. В начале 1940-х Оскар и Тео колесили по Европе в качестве экспертов-искусствоведов; в итоге сын стал помощником куратора отдела живописи музея Метрополитен в Нью-Йорке, а позже начал преподавать историю искусств в Йоркском университете в Торонто.Разногласия между Теодором и Оскаром из-за финансовых проблем так и не утихли: несмотря на то что Теодор работал в музее Метрополитен, сорокатрехлетний сын по-прежнему просил денег у отца. За месяц до смерти пожилой криминалист сказал Тео, что не сможет выйти на пенсию, пока не заткнет все дыры в бюджете. «Я до сих пор жду, когда ты приведешь свои финансовые обязательства в порядок, причем по собственному разумению, — заявил Оскар сыну в августе 1953-го. — Бывали времена, когда ты, оказавшись без гроша в кармане, нуждался в сочувствии и помощи. Однако, по-моему, те дни давно позади»{678}
.В октябре 1952-го Оскар перенес обширный инсульт{679}
— несомненный знак, что пора снизить рабочую нагрузку. Но семидесятидвухлетний ученый, жизненные силы которого с возрастом убывали и подтачивались хронической гипертонией{680}, не придал значения этому сигналу и по-прежнему не вылезал из своей лаборатории, проводя там до пятидесяти пяти часов в неделю{681}. Филиал в Сан-Франциско пришлось закрыть из-за неподъемной арендной платы. Оскар мечтал об отпуске, но был связан долгами по рукам и ногам. Ученый твердо решил не бросать работу в лаборатории, дабы обеспечить своей супруге Марион финансовую стабильность.«Единственное, что мне досаждает, так это тревога твоей матушки по поводу рвения, с которым я до сих пор работаю, — жаловался он Тео. — Недавно я установил перила на лестницу по пути с нижних этажей на жилые»{682}
.Как и раньше, Оскар давал сыновьям советы, исходя из собственного горького опыта, в частности, полученного в сражениях с конкурентами. Время не смягчило его отношений с этими коллегами, а соперничество лишь усиливало взаимную вражду.