Анархия в мечте. Публикации 1917–1919 годов и статья Леонида Геллера «Анархизм, модернизм, авангард, революция. О братьях Гординых»

– Поэтому я вас туда и не повёл. Я боялся: вы испугаетесь. Там вы бы видели меня, слышали бы меня, но когда попытались бы дотронуться до меня, вы бы убедились, что меня нет среди вас. Я себе представляю, как бы это на вас подействовало.

– Как странно!

– Ничего странного в этой странной стране Анархии нет. Мы создали неосязательную среду. В ней предметы видны, слышны, но не осязаемы.

– Как вы этого достигли?

– Лишний вопрос. Мы достигли, это достаточно для техники. Мы умеем. Мы можем. Вот и всё. Как? что? почему? зачем? – это праздные, наивные вопросы. Страна Анархия слишком мудра, слишком умна, чтобы в ней слышались, раздавались такие вопросы, – сказал с лёгкой иронией человек из страны Анархии.

– Вы, значит, уничтожили осязание?

– Разумеется, но только в известной среде. И само собой понятно, что мы лишь начинали с отрицания, с разрушения осязания, восходя, возвышаясь, подымаясь до полного, до совершенного его созидания, утверждения, усиления, доведения до беспредельного предела.

– Что это значит?

– Очень просто.

– Объясните, растолкуйте, наконец, опишите более конкретно.

– Ясно, мы ощущаем, осязаем предметы на самом далёком, на невероятно далёком расстоянии. Мы на расстоянии определяем осязанием, холодны ли они или горячи, тверды ли они или мягки, гладки ли они или шероховаты и т. п. И на самом отдалённом, на бесконечно далёком расстоянии. И тут мы наконец одолели даль, окончательно и совершенно превозмогли, осилили пространство, не прибегая к помощи передвижения. Стоя на месте, мы одолели место, пространство, бесконечность, не зрением одним, не слухом одним, а самым основным, самым действительным, самым реальным, самым верным чувством нашим, осязанием.

Мы храним глубокое молчание. Друг на друга поглядываем; в наших взглядах, которые, встречаясь, перекрёстно переплетаются, живёт недоумение.

Вообще всё наше существо всем своим нутром кричит: «Не понимаю! Не беру в толк! Это немыслимо! Это против всех наших понятий!»

Но мы молчим. Нет слов. Все наши слова, выражающие удивление, непонимание, недоверие или даже одно желание глубже вникнуть в суть дела, вызывают со стороны человека из страны Анархии одни усмешки. Мы молчим.

Он понимает наше молчание и продолжает как бы в ответ на него:

– Вы удивляетесь! Нечему. Клянусь, нечему. Мы открыли «действие на расстоянии».

Мы опять молчим. Но всё наше «я» кричит благим матом: «Не понимаю!», фразу, преданную в этой стране неупотреблению.

– Чего вы удивляетесь? Ведь зрение действует и действовало и у вас на расстоянии, хотя и на ограниченном. Ведь слух действовал и у вас на расстоянии, хотя бы в некотором удалении. Почему вы не можете допустить, что можно и осязать, ощупать предмет, соприкасаться с ним, дотронуться до него на расстоянии, раз можно видеть его, слышать его.

Мы всё ещё молчим. Но, признаться, уж несколько освоились с этим невероятным чудом, которое доводится, низводится человеком из страны Анархии до естества.

– Я удивляюсь больше вашему удивлению, нежели вы нашему одолению пространства, – сказал, весело смеясь, человек из страны Анархии.

– Да мы уже потеряли способность чему-нибудь удивляться, – сказала женщина.

– В стране удивления не наудивишься, – сказал рабочий.

– В стране мифа нет удивительного, – сказал угнетённый народ.

– В этой стране чуда нет естества и нет дива, – сказал юноша.

– В этой стране боюсь удивляться, как боюсь понимать и не понимать. Эта страна выше удивления, как она выше нашего понимания, – сказал я.

– Знайте, что ваш первый день окончен, – сказал человек из страны Анархии.

– Он окончен между удивлением и неудивлением, – сказала женщина.

– Был вечер, было утро день первый, – сказал, шутя, угнетённый народ.

– Завтра полетим на вторую гору! – сказал человек из страны Анархии.

Конец первого дня!..

XV

– Полетим на вторую гору, на гору Братства! – сказал человек из страны Анархии.

– Полетим! – сказал угнетённый народ, – горю нетерпением видеть, как у вас уживаются народы, нации, как они живут в истинном, настоящем братстве.

– Разве в такой стране, столь богатой техническими усовершенствованиями, можно жить в вражде! – сказал рабочий.

– Ещё бы! – ответил угнетённый народ. – И наша страна была технически достаточно культурна, и у нас было достаточно усовершенствований, но что касается социотехники, обществостроительства, мы были сущими варварами, в этом мы не ушли от наших далёких предков. Мы воевали, как они. Проливали кровь, как они. Ненавидели друг друга, как они. Разница заключалась только в одном, в приёме войны, у нас приёмы, способы, методы, орудия были более совершенные, у них же менее совершенные, более примитивные, то есть менее целесообразные, которые при большей затрате сил давали меньше результатов истребления. Вот и всё. Что же касается нашего обществожития, архитектоники общества, то мы были людьми каменного века.