Анархия в мечте. Публикации 1917–1919 годов и статья Леонида Геллера «Анархизм, модернизм, авангард, революция. О братьях Гординых»

– Ведь у вас нет невозможного! – сказал рабочий с лёгким оттенком злорадства тому, что человек из страны Анархии будто бы и сам, дескать, выразился не совсем так, как подобает выражаться в подобной стране.

– Да, – сказал, как бы извиняясь и как бы смутившись, человек из страны Анархии. – У нас возможность не имеет пределов. Она у нас совершенно беспредельна. Она – единство, она – неограниченна. Невозможность имеется только как что-то «временное», более для забавы, чем для творческого дела. У нас возможность превзошла, перехитрила, обогнала, опередила себя, стала, так сказать, у самой себя на плечи и тем стала выше себя.

– Но у вас всё-таки имеется и «невозможное»; раз вы творите, значит, вы к чему-то стремитесь, чего-то ищете, и в минуты искания, добывания, созидания ведь того, чего ищете, к чему стремитесь, ещё нет. Оно будет, но в миг предсоздания, напряжения творческой энергии ведь ещё его нет, значит, что и у вас есть промежутки, когда что-то считается невозможным, – сказал я.

– И я то же самое сказал. Невозможность существует только временно, кратковременно, эфемерно, она одномижна. Но и это неправильно. Суть дела в том, что у нас творчество давным-давно стало самоцелью, давным-давно освободилось не только от нужды, но даже и от самой далёкой потребности. И, таким образом, перед созданием, которое является вольной игрой забавного случая, новой возможности, – ибо каждое изобретение и открытие есть новое слагаемое в сумме возможности, новый бесконечно малый прирост к этому бесконечно великому, – нет, совершенно отсутствует её соотносительное понятие – невозможность. Мы сочиняем, творим «невозможное» задним числом, после того, как оно стало возможным, благодаря игре творческих сил наших, мы узнаём задним умом, что раньше оно было невозможно. Но лишь после того, как оно стало возможным, ибо раньше этого мы и не могли подозревать о такой невозможности и о такой возможности. У нас, я уж раз говорил вам это, достижение получается раньше стремления. У нас множество открытий и изобретений, для которых мы ещё не нашли никакого применения, ещё не созданы, не придуманы, не измышлены те потребности, хотя бы самые искусственные, самые забавно-игривые, самые утончённые, к удовлетворению которых наши изобретения служат.

– Так что вы ни к чему не стремитесь?! – сказала женщина.

– Ведь я вам уже много раз говорил, что у нас не к чему стремиться, – сказал человек из страны Анархии.

– Так что же вы делаете? – спросила женщина, и в голосе её послышалась тонкая нотка сожаления о тех людях.

– Мы играем. Мы творим, играя, мы играем, творя. Жизнь наша, как и искусство наше, одна игра и развлечение духа и тела.

– И всё это, что мы видели и не видели, слышали и не слышали, создано, играя и забавляясь? – сказала недоумённо женщина.

– Да.

– Неужели?!

– Мы творим, как Бог творит по легендам, от нечего делать. От нечего делать он создаёт миры, от нечего делать их разрушает, их создаёт более красивыми, более усовершенствованными, более великолепными.

– И всё это плод досуга?

– Да. Творчество есть досуг, есть роскошь духа, – сказал человек из страны Анархии.

– Но пойдёмте же, если вам желательно, в осязательный отдел и им же окончим наш первый день.

– Пойдём.

– Пойдём скорее: у нас, в нашем распоряжении очень мало времени, – сказал человек из страны Анархии.

– Идём!

И мы все пошли. Шли молча. Шли быстро, шагая по-бывалому по воздуху, так легко привыкая к чудесам, к новым невероятным возможностям. К хорошему, к техническим излишкам легче привыкнуть, чем к лишениям.

– Вот отдел! – воскликнул человек из страны Анархии, указуя рукой направо и остановившись.

– Чего вы стали? – удивился я.

– Дальше не пойдём!

– Почему?!

– Боюсь вести вас туда.

– Чего боитесь?

– Как бы чего не случилось! – сказал, смеясь, человек из страны Анархии.

– А что может случиться? Мы ничего не боимся, – сказал юноша, храбрясь.

– После того, что было с вами в слуховом отделе…

– Хорошо, хорошо, что вы здесь остановились, – сказала женщина, которая ещё живо помнила весь ужас, охвативший её в слуховом отделе.

– Конечно, хорошо! – иронизировал человек из страны Анархии.

– А чего, собственно, бояться? – спросил юноша, принимая решительный, неустрашимый вид.

– Осязательный отдел являет сам неосязательную среду. А эта среда на непривыкшего к ней действует очень сильно. Если бы вы попали туда без предупреждения, то, наверно, решили бы, что с вами случился обморок, полная потеря чувств. Вы привыкли чувствовать на себе давление атмосферы, чувствовать вокруг себя и под собой оказывающую сопротивление среду, а там ничего подобного, вдруг лишаетесь всего. Вам бы, наверное, казалось, что мир кругом уничтожился, рухнул или что вас самих нет, не существует, ибо не чувствуете, не осязаете, хотя кругом себя вы видите предметы, но, приближаясь к ним и желая их ощупать, вы убеждаетесь, что их нет, что они как бы не существуют, они не действуют на осязание, не оказывают никакого, ни малейшего сопротивления, ни малейшего давления. Словом, нет их.

– Да, в такой среде страшно очутиться, – сказала женщина.