Анархия в мечте. Публикации 1917–1919 годов и статья Леонида Геллера «Анархизм, модернизм, авангард, революция. О братьях Гординых»

– Но как и что она поёт, передайте это словами! – просил я.

– Она поёт приблизительно вот что:

Я вся покой:Недвижимость – вот жизни дух.И слово «стой!».Слов стада пастырь и пастух.

– Передавайте лучше без рифм, без стиха, а то трудно понять.

– Она всё восхваляет недвижение,И вечно я лежу,В лежанье смысл, цель бытия.Удою созерцанья постоянства рыб ужу.В несмене, в неподвижности, в стоячести моё всё я.

В движенье смерть, тлень, прах;В движенье сатана, весна, волна…В переворотах, сменах разрушенья ужас, страх…А творчество спит вечно тихо, сладко детски на дне сна.Всегда на местеВот символ веры мой.Дрожжей нет в тесте,Стою долиной и горой.Кто устоять умеет, тот герой.

– А прозой не можете нам передать песни скалы?

– Прозой трудно, видите, даже стихом ничего не получается, это жалкий намёк, это умерший отсвет звуковой. Это далеко не та песнь, что поёт скала.

– А как поют горы?

– А как поют ваши солнца?

– А как поёт у вас небо?

– А как поёт у вас трава?

– Видите, это трудно передать, когда обретёте у нас слух, вы сами будете слышать и слушать, тогда поймёте, что за радость, что за блаженство жить в этой стране, слышать её песни, пьянеть от них как от самого лучшего вина, пьянеть и хмелеть и видеть сны, воплощённые напевы.

– А пока? – спросила с тоской женщина.

– Пока перейдём в осязательный отдел. Ваш день близится к концу, навряд ли успеем осмотреть ещё один отдел, а их у нас несколько тысяч.

– Перейдём. Но самый интересный отдел – это слуховой, – сказал юноша.

– Да, но ты можешь это сказать только по отношению к уже виденным нами отделам, а неосмотренное ведь всегда занимательней, интересней осмотренного, – сказал я.

– Да, – согласился со мной юноша.

– Перейдём в осязательный отдел! – сказал человек из страны Анархии.

– Пойдём! – сказали все мы.

XIV

– Пойдём в осязательный отдел, – сказал человек из страны Анархии.

– Пойдём! – сказал я.

– А что мы там увидим? – спросила женщина.

– Какое любопытство! – усмехнулся человек из страны Анархии.

– Я боюсь следовать за вами, – сказала, полуулыбаясь, женщина.

– Вот как! Вы стали меня бояться! – сказал с деланным удивлением человек из страны Анархии.

– Как же вас не бояться, когда вы нас повели в слуховой отдел, ни о чём не предупредив, – сказала с чуть уловимой досадой женщина.

– Нечего бояться! Ведь ничего в конце концов не случилось. А плохо лишь то, что плохо кончается.

– А как окончится, мы ещё не знаем, – сказала, шутя, женщина.

– В стране Анархии всё хорошо начинается, но ещё лучше кончается, – сказал, полусмеясь, человек из страны Анархии.

– Разве и у вас всё непременно должно начаться и кончиться? Я же думал, что у вас всё без начала и без конца, – сказал я.

– Да вы совершенно правы. У нас всё безначально и бесконечно. Вечное течение¹⁷.

– Если так, то у вас, наверно, бесконечная скука и бесконечное безразличие? – сказала женщина.

– О нет! У нас цветёт, живёт один интерес. У нас постоянство со сменой слились и создали тот живой, вечно бьющий живым ключом трепет, вечно зеленеющий лепет. Вечность в миге одном, и миг в вечности. У нас вечный конец и вечное начало. Потому у нас нет ни конца, ни начала, ни середины. Каждый день есть первый день, он же и последний. Ибо всё в нашей воле, в нашем утверждении нашего бытия, нашего существования. Разве можно скучать в той стране, где скука требует акта воли и создаётся искусственно при желании.

– Не всё понятно мне из ваших слов, – сказала женщина.

– Первый день уж близится к концу, а вы ещё не отучились от ваших не пананархических слов «понятно», «не понятно», – сказал, добродушно ухмыляясь, человек из страны Анархии.

– Неужели наш первый день идёт к своему концу? – удивился я.

– Да. Он истекает. И надо было поспешить. Ведь перед нами ещё множество интереснейших отделов, как физических, так и психических.

– И торопиться уж не стоит: всё равно не успеем, – сказал я.

– Торопиться всегда стоит, – сказал, шутя, человек из страны Анархии.

– Давайте торопиться! – сказал я.

– Что, собственно, мы можем ещё успеть осмотреть? – спросил рабочий.

– Самое большое, что мы можем ещё сделать, это осмотреть осязательный отдел, который лежит рядом со слуховым.

– А его осмотреть успеем?

– Как вам сказать. Разумеется, тщательно осмотреть время не позволит, но так, вскользь, мы ещё сможем.

– А что мы там увидим? – спросила опять женщина.

– Что увидите? Всё, что относится к осязанию, к уничтожению его и к усилению его до предела возможности.

– А разве возможность имеет у вас предел? – спросил юноша.