Читаем Анархия в мечте. Публикации 1917–1919 годов и статья Леонида Геллера «Анархизм, модернизм, авангард, революция. О братьях Гординых» полностью

Привязь – это Закон, она привязывает тебя к государству, к порядку, – говорит собачья наука, – ты не рвись, в подчинении ей истинная свобода, – говорят собачьи Канты и Гегели, – и напрасно так возмущаешься, это не я, государство, тебя привязало, это Незыблемые Законы Природы: сила сцепления верёвочных молекул слишком сильна, – говорит собачья природа, собачья наука.

Буржуазная действительность – собачья действительность. Грызутся мелкособственники, грызутся классы, грызутся народы, грызутся полы, грызутся поколения, грызётся общество с индивидом – грызутся все со всеми.

Ужас и омерзение.

Буржуазная действительность – это изнурение рабочих. Вот я вижу ваши измождённые лица, они говорят о непосильном труде, молодые лица с морщинами! Нет! это не морщины, это надгробные надписи над буржуазным строем.

Вы сухи, черствы, из вас выжали последние соки, вы завяли как осенние листья. Нет! Вы не листья, вы камни, надгробные камни на могиле буржуазного мира.

Вы загорелые, почернелые, закоптелые. Нет! Это не копоть, это Чёрное Знамя – это Смерть угнетательского мира.

Буржуазная действительность – это вырождение, вымирание женщин. Разбойничьему государству нужно пушечное мясо – нарожай ему детей побольше, уйму, хоть сойди преждевременно в могилу, несчастная женщина! А если буржуазные женщины полениваются: жалко им умереть, то этот пробел, недочёт в доставке солдат должны пополнить пролетарские женщины.

Рождайте детей, мучьтесь, нянчитесь с ними, а я их зарежу, перебью, – говорит государство. Главное, варите нам вкусные обеды, ибо женщины созданы для удовольствия мужчин: удовольствие в еде и удовольствие… – говорит обыватель.

Угнетательская действительность – это замурование женщин в кухне – в рабстве у горшков.

Угнетательская действительность – это истребление слабых национальностей хищническими народами. Истребление и разорение. Всё богатство Англии награблено в Индии. Народы-хищники снаряжают экспедицию для насаждения хищнической культуры, хищнического христианства среди так называемых малокультурных народов: туземцев отправляют в царство небесное, а «христиане» наследуют царство земное. Этот разбой называется распространением европейской «цивилизации» среди «нецивилизованных».

Буржуазная угнетательская действительность – это травля детей и молодёжи – эти мученики буржуазной старопоколенческой дикости, жестокости и глупости.

Вот и смотрят на нас бледные исхудалые личики детей, потухшие глаза их как бы вопрошают: зачем вы губите нашу душу экзаменами, уроками, книжной мертвечиной, предрассудками вашей религии и химерами вашей науки; зачем ваш старый хлам на наших младых плечах; зачем гнилые ваши отбросы в свежих наших душах? Дайте нам жить по-своему и мыслить по-своему!

Буржуазно-угнетательская действительность – это закабаление человека. Рождается он законом (законнорождённый) и умирает законом. Злой дух государства давит его кошмаром уже в его маленькой колыбельке, заносит его в список своих будущих солдат и ложится тяжёлой плитой над его могилой – его жизни. С первого дыхания государство опутывает его разными законами, установлениями, распоряжениями, решениями. Человек взращивается, вырастает, воспитывается жалким трепещущим рабом, вечно следящим за движением кнута, и все помыслы которого сосредоточены на одном – как бы обмануть этот кнут?

Буржуазно-угнетательская государственная действительность – это одна тюрьма; все мы заключённые, бессрочные, и все мы в одно и то же время тюремщики. Сами создаём эти тюрьмы для себя, думая, что для других. Сами плетём эту плеть для своей спины, воображая, что для чужой. Сами вяжем эту петлю для собственной шеи, веруя, что для другой.

Вот какова, как прекрасна и мила буржуазная действительность!

Но нет. Погодите. Вот вам и венец буржуазного благоустройства – яхонтовая диадема, украшающая его голову, – гора трупов, черепов и скелетов – мировая бойня.

Как прекрасна разбойничья диадема, башня черепов, на главе исполинского разбойника!

Как величаво горит эта порфира крови на буржуазном деспоте – буржуазном строе!

Но всё это днём, на солнце твоего разума. Ты видишь всю эту панораму, начало и конец, ты её осмысляешь: венец уподобает разбойничьей главе, глава – разбойничьему венцу.

Но ночью. Темно кругом. Алеет лишь кровь. Бушуют волны, ревут:

– Зачем? за что? про что?

Бессонная ночь. Протягиваются к тебе бледные руки мертвецов, утопающих в харкающих кровью валах, хватаются у тебя за ноги, тащат, хватаются за твою шею, давят, душат, – и выпученные глаза твои вопрошают:

– Зачем?

И получают в ответ от таких же вывороченных зрачков:

– Зачем?

А вот поле. Луна обезглавлена и окровавлена. Неистово танцуют безногие трупы, скелеты обнимаются и хохочут, а глазные дыры подмигивают тебе.

– Уж давно ли ты с ума сошёл?! – я спрашиваю самого себя.

И вдруг я падаю ниц – рыдаю; прячу лицо в прах – мне стыдно:

– Как это я ещё с ума не сошёл!

И вправду, я ещё в здравом уме. Ведь я ещё сознаю, знаю, что наша действительность – кошмар; наша действительность – сумасшедший дом, а мы все в смирительных рубашках, называемых «законами».

Перейти на страницу:

Все книги серии Real Hylaea

Похожие книги

10 гениев науки
10 гениев науки

С одной стороны, мы старались сделать книгу как можно более биографической, не углубляясь в научные дебри. С другой стороны, биографию ученого трудно представить без описания развития его идей. А значит, и без изложения самих идей не обойтись. В одних случаях, где это представлялось удобным, мы старались переплетать биографические сведения с научными, в других — разделять их, тем не менее пытаясь уделить внимание процессам формирования взглядов ученого. Исключение составляют Пифагор и Аристотель. О них, особенно о Пифагоре, сохранилось не так уж много достоверных биографических сведений, поэтому наш рассказ включает анализ источников информации, изложение взглядов различных специалистов. Возможно, из-за этого текст стал несколько суше, но мы пошли на это в угоду достоверности. Тем не менее мы все же надеемся, что книга в целом не только вызовет ваш интерес (он уже есть, если вы начали читать), но и доставит вам удовольствие.

Александр Владимирович Фомин

Биографии и Мемуары / Документальное
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное
Достоевский
Достоевский

"Достоевский таков, какова Россия, со всей ее тьмой и светом. И он - самый большой вклад России в духовную жизнь всего мира". Это слова Н.Бердяева, но с ними согласны и другие исследователи творчества великого писателя, открывшего в душе человека такие бездны добра и зла, каких не могла представить себе вся предшествующая мировая литература. В великих произведениях Достоевского в полной мере отражается его судьба - таинственная смерть отца, годы бедности и духовных исканий, каторга и солдатчина за участие в революционном кружке, трудное восхождение к славе, сделавшей его - как при жизни, так и посмертно - объектом, как восторженных похвал, так и ожесточенных нападок. Подробности жизни писателя, вплоть до самых неизвестных и "неудобных", в полной мере отражены в его новой биографии, принадлежащей перу Людмилы Сараскиной - известного историка литературы, автора пятнадцати книг, посвященных Достоевскому и его современникам.

Альфред Адлер , Леонид Петрович Гроссман , Людмила Ивановна Сараскина , Юлий Исаевич Айхенвальд , Юрий Иванович Селезнёв , Юрий Михайлович Агеев

Биографии и Мемуары / Критика / Литературоведение / Психология и психотерапия / Проза / Документальное