Привязь – это Закон, она привязывает тебя к государству, к порядку, – говорит собачья наука, – ты не рвись, в подчинении ей истинная свобода, – говорят собачьи Канты и Гегели, – и напрасно так возмущаешься, это не я, государство, тебя привязало, это Незыблемые Законы Природы: сила сцепления верёвочных молекул слишком сильна, – говорит собачья природа, собачья наука.
Буржуазная действительность – собачья действительность. Грызутся мелкособственники, грызутся классы, грызутся народы, грызутся полы, грызутся поколения, грызётся общество с индивидом – грызутся все со всеми.
Ужас и омерзение.
Буржуазная действительность – это изнурение рабочих. Вот я вижу ваши измождённые лица, они говорят о непосильном труде, молодые лица с морщинами! Нет! это не морщины, это надгробные надписи над буржуазным строем.
Вы сухи, черствы, из вас выжали последние соки, вы завяли как осенние листья. Нет! Вы не листья, вы камни, надгробные камни на могиле буржуазного мира.
Вы загорелые, почернелые, закоптелые. Нет! Это не копоть, это Чёрное Знамя – это Смерть угнетательского мира.
Буржуазная действительность – это вырождение, вымирание женщин. Разбойничьему государству нужно пушечное мясо – нарожай ему детей побольше, уйму, хоть сойди преждевременно в могилу, несчастная женщина! А если буржуазные женщины полениваются: жалко им умереть, то этот пробел, недочёт в доставке солдат должны пополнить пролетарские женщины.
Рождайте детей, мучьтесь, нянчитесь с ними, а я их зарежу, перебью, – говорит государство. Главное, варите нам вкусные обеды, ибо женщины созданы для удовольствия мужчин: удовольствие в еде и удовольствие… – говорит обыватель.
Угнетательская действительность – это замурование женщин в кухне – в рабстве у горшков.
Угнетательская действительность – это истребление слабых национальностей хищническими народами. Истребление и разорение. Всё богатство Англии награблено в Индии. Народы-хищники снаряжают экспедицию для насаждения хищнической культуры, хищнического христианства среди так называемых малокультурных народов: туземцев отправляют в царство небесное, а «христиане» наследуют царство земное. Этот разбой называется распространением европейской «цивилизации» среди «нецивилизованных».
Буржуазная угнетательская действительность – это травля детей и молодёжи – эти мученики буржуазной старопоколенческой дикости, жестокости и глупости.
Вот и смотрят на нас бледные исхудалые личики детей, потухшие глаза их как бы вопрошают: зачем вы губите нашу душу экзаменами, уроками, книжной мертвечиной, предрассудками вашей религии и химерами вашей науки; зачем ваш старый хлам на наших младых плечах; зачем гнилые ваши отбросы в свежих наших душах? Дайте нам жить по-своему и мыслить по-своему!
Буржуазно-угнетательская действительность – это закабаление человека. Рождается он законом (законнорождённый) и умирает законом. Злой дух государства давит его кошмаром уже в его маленькой колыбельке, заносит его в список своих будущих солдат и ложится тяжёлой плитой над его могилой – его жизни. С первого дыхания государство опутывает его разными законами, установлениями, распоряжениями, решениями. Человек взращивается, вырастает, воспитывается жалким трепещущим рабом, вечно следящим за движением кнута, и все помыслы которого сосредоточены на одном – как бы обмануть этот кнут?
Буржуазно-угнетательская государственная действительность – это одна тюрьма; все мы заключённые, бессрочные, и все мы в одно и то же время тюремщики. Сами создаём эти тюрьмы для себя, думая, что для других. Сами плетём эту плеть для своей спины, воображая, что для чужой. Сами вяжем эту петлю для собственной шеи, веруя, что для другой.
Вот какова, как прекрасна и мила буржуазная действительность!
Но нет. Погодите. Вот вам и венец буржуазного благоустройства – яхонтовая диадема, украшающая его голову, – гора трупов, черепов и скелетов – мировая бойня.
Как прекрасна разбойничья диадема, башня черепов, на главе исполинского разбойника!
Как величаво горит эта порфира крови на буржуазном деспоте – буржуазном строе!
Но всё это днём, на солнце твоего разума. Ты видишь всю эту панораму, начало и конец, ты её осмысляешь: венец уподобает разбойничьей главе, глава – разбойничьему венцу.
Но ночью. Темно кругом. Алеет лишь кровь. Бушуют волны, ревут:
– Зачем? за что? про что?
Бессонная ночь. Протягиваются к тебе бледные руки мертвецов, утопающих в харкающих кровью валах, хватаются у тебя за ноги, тащат, хватаются за твою шею, давят, душат, – и выпученные глаза твои вопрошают:
– Зачем?
И получают в ответ от таких же вывороченных зрачков:
– Зачем?
А вот поле. Луна обезглавлена и окровавлена. Неистово танцуют безногие трупы, скелеты обнимаются и хохочут, а глазные дыры подмигивают тебе.
– Уж давно ли ты с ума сошёл?! – я спрашиваю самого себя.
И вдруг я падаю ниц – рыдаю; прячу лицо в прах – мне стыдно:
– Как это я ещё с ума не сошёл!
И вправду, я ещё в здравом уме. Ведь я ещё сознаю, знаю, что наша действительность – кошмар; наша действительность – сумасшедший дом, а мы все в смирительных рубашках, называемых «законами».