Андрей Белый и Эмилий Метнер. Переписка. 1902–1915

1) У Кожебаткина я был 2 раза, а не три[2838]: оба раза за получением новостей из Петербурга, ибо уезжал из Москвы. Оба раза не застал и посидел 5 минут с его женой. Стыдитесь.

2) Роман продал Некрасову[2839], ибо: разрывая с «Шиповником» и Лядским[2840], я шел на дружеское условие: сохранить роман для общего журнала[2841]

. Вы в Москве сказали, что средств для журнала не найдется; общий журнал рушился. При мне Вячеслав Вас спросил: может ли «Мусагет» пока до журнала меня обеспечить. Вы сказали да. Я сношения со всеми издательствами разорвал. И когда вернулся в Москву, оказалось: Мусагет не может обеспечить. Мне оставалось или тотчас опять ехать в Петербург продавать роман, или обеспечить себя, ибо деньги мне нужны.

Я считаю себя свободным от обязательств и невольно, без вины Мусагета подведенным с романом[2842].

3) Вы критикуете мои действия в журнале[2843] и отдельные места статей: я всю зиму собирал статьи. Стало быть: я не гожусь в редакторы и жалею, что столько сил убил на собирание материала.

4) Я вообще больше не желаю жить в Москве в атмосфере нареканий и сплетен: Господь со всеми Вами. Оставьте в покое меня!

5) К Мусагету не охладевал. К Вам – тоже. Но каждое Ваше письмо – ушат холодной воды и перенесенная мигрень. Если так будет продолжаться, я взмолюсь: оставьте меня, дайте мне со спокойным духом дописывать свой роман; мало того, что бежишь из душной и зловещей атмосферы сплетен: тебе еще вдогонку летят нарекания и подозрения.

6) Я вообще, Эмилий Карлович, прошу Вас не писать таких писем: лучше объясняться с глазу на глаз. А то у меня от таких писем делается многодневное нервное расстройство. Или освободите меня от Мусагета

, или вообще я прошу доверия. Иначе не умею поступать.

7) Относительно имения[2844]. Я и сам знаю, что заложить легко, но: на этой операции на бумагах на 5000 теряешь тысячи полторы + сумма адвокату. Если я заложу, мне ни рубля не останется + обязательство платить в год 500 рублей: чудовищно невыгодные условия.

8) Относительно д’Альгейма не отвечаю, ибо это к рубрике моего таинственного влечения к Кожебаткину.

Остаюсь искренне любящий Б. Бугаев.

P. S. Настаиваю на том, чтобы Брюсова не печатать[2845].

P. S. Считаю, что во всех взведенных на меня обвинениях я прав. Оправдываться не буду, но… работать при таких условиях, когда Тебя ТОЛЬКО[2846] критикуют, и не помянут добром Твои растрачиваемые часы, я НЕ МОГУ

[2847].

О гонораре в «Тр<удах> и Днях» я говорил, что он минимальный; Скалдин не имеет ни гроша, и В. Иванов просил меня для Скалдина сделать исключение[2848].

То, что пишете о романе, сугубо обидно. Денег от Некрасова я получил пока всего 300 рублей, а уже инсинуации. Ваши слова о консервативном издательстве – инсинуация. Вообще тон Вашего письма мелочный и неприятный. Я ссоры с Вами не хочу, но считаю себя глубоко обиженным. О Мусагете <и> недовольствах с Кожебаткиным не говорил.

Не выводите меня из терпения оскорблениями!

Лучше не пишите!

На сплетни, химеры и обидные подозрения, высказанные не с глазу на глаз, а в письме, я не отвечаю!