Андрей Белый и Эмилий Метнер. Переписка. 1902–1915

242. Белый – Метнеру

9 (22) апреля 1912 г. Брюссель

Дорогой и глубокоуважаемый Эмилий Карлович!

Воистину Воскресе![2849]

Воистину – для чего же мы в лжи. Воскресе – а мы, невоскресшие? Пишу так странно, ибо принимаю Ваше Христос Воскресе полно, от души… А как не вяжется все остальное Вашего письма с первыми его хорошими словами. И вот не хочу с Вами, милый, полемизировать по многим причинам:

1) полемика в письмах незаслуженно оскорбляет, ибо всякое письмо, будучи случайно в форме выражения, запечатлевается в сознании на недели

между тем, как личный, пусть неприятный разговор так или иначе приходит к концу. 2) Не хочу омрачать мое Воистину Воскресе передрягами. 3) Только что я перенес грипп ужасающей формы: всю святую неделю мы с Асей были больны[2850]; жар в 40° стоял 4 дня; теперь от болезни ослабел и из экономии сил, нужных мне для романа[2851], не хочу себя обессиливать, отвечая на все незаслуженные резкости Вашего письма, ибо вижу в нем расстроенные нервы, химеры: только этим объясняю себе то особое удовольствие, с которым Вы обрушиваете на мою голову ушат неправдоподобных сплетен. Неужели в этом ушате сплетен Ваше «Христос Воскресе»?[2852]

Мое Воистину Воскресе да не будет таким.

А теперь отвечаю кратко.

Я не представлял, что необходимые исправления «Путевых Заметок

» так обременят «Мусагет»[2853]. Количество корректурных значков не было оговорено. Впрочем, полагаю, что дальнейшие отделы не нуждаются в столь большой правке. Сызнова переделывать «Путевые Заметки» у меня нет ни времени, ни охоты. Может быть, «Мусагет» обременен моей книгой? Скажите. Единственный за год моей жизни в России – единственный слушатель моих путевых заметок (остальные не соблаговолили даже взглянуть в книгу) высокого о них мнения: этот слушатель В. И. Иванов.

Так как Вы упрекаете меня в том, что я сбыл «Мусагету» мое старье, т. е. «Арабески» и «Символизм», то я очень огорчен: но прежде чем критиковать старье, надо его прочесть в целом. А этого никто из мусагетцев не проделал.

Благодарю очень моего единственного

читателя в Москве Н. К. Метнера за его комплимент моей глубоко бестактной и ненужной статье о символизме[2854], в которой я касаюсь глубоко похороненного и сданного в архив вопроса (по мнению логосовцев) – вопроса о том, есть ли школа русского символизма. Я-то думал, что вопрос этот по-новому ставится в первом номере нашего общего журнала; оказывается, я ошибся: мой товарищ по журналу опять-таки не без удовольствия цитирует мнение врагов символизма, логосовцев, о том, что вопрос, затронутый нами с Ивановым, ненужный вопрос. А раз вопрос этот не нужен, то не нужен вообще и я и Иванов в журнале.

Относительно гонорара за «Труды и дни» я, помнится, говорил В. И. Иванову, что гонорар минимальный; помнится, что говорил и Вам о том, что это я говорил: так что вторичный вопрос Ваш о том, говорил <л>и я о гонораре, я воспринимаю, как недоверие к моим словам. Спасибо.

Что же касается до А. Ф. <так!

> Скалдина, то В. И. Иванов ходатайствовал о том, чтобы Скалдину платили иногда авансом, ибо Скалдин – человек, не имеющий ни гроша денег; и ему не грех заплатить авансом[2855].

Относительно В. Я. Брюсова Вы мое мнение уже знаете: я полагаю, что напечатать его афоризмы хорошо, но без двух последних: если напечатаем, что Айхенвальд дурак, то это 1) неправда (Айхенвальд бездарный, но почтенный, честный, неглупый и весьма достойный человек), 2) журнал, открывающий свою деятельность с руготни, быстро погибнет. Что касается до Чулкова, то поговорите об этом с Ахрамовичем, и Вы увидите, что, если мы напечатаем передержку Брюсова, то хлопотам и неприятностям конца краю не будет. Итак, моя окончательная резолюция: не печатать выходок Брюсова[2856]. Если же Брюсов считает, что мудрствование о пан-математике идеологически связано с бранью по адресу Айхенвальда, то я не виноват. Как всюду в письме, Вы и тут будто вините меня за то, что я подвожу Мусагет под ссору с далеким нам всем Брюсовым. Что делать: ведь не виню же я «Мусагет», что отказ Гиппиус[2857] и многие мелочи поссорили меня с очень, очень и очень близкими мне Мережковскими, для которых холодность «Мусагета» есть измена моя им. Вообще, если мы будем друг друга упрекать, то всегда найдется чем ответить на упреки. Я нахожу, что метод упреков в письмах, а не в разговоре, есть верное средство превратить какую угодно дружбу в холодные и натянутые отношения, ибо в разговоре все объясняется, а в письме отстаивается и крепнет месяцами.