Когда мы окончательно отправили вещи из Горького, числа 8 или 9 мая (1987 г. — Ред.) вернулись в Москву. Была чудная весна, мы ехали на машине, доехали до Владимира и поехали в Суздаль, вернулись, ночевали во Владимире, потом заехали в Боголюбово и на Нерль. По дороге провалились в канаву. Остановились пописать, а вдоль дороги канава, надо было ее перешагнуть. Андрей шагнул и попал в канаву, она была полная воды, схватился за меня — и меня туда. Потом я переоделась, у меня в багажнике было что-то вроде кед, а Андрей ехал босиком, пока это все сушилось. Я ему говорила — суши на ветру. Мы где-то заправлялись бензином, и Андрей выходил заправляться босиком. Весна была очень хорошая, подснежники росли, на Нерли было очень красиво, и ни одного человека.
* * *
Осенью 71 года я ездила на свидание к Эдику Кузнецову с Витей Хаустовым. Я положила деньги в спичечный коробок, мы сидели курили, когда Эдик достал сигарету — мою — я ему передала коробок. Эдик закурил, вынул что-то оттуда, очень быстро попросился пойти в туалет, а коробок мне отдал. Его сводили в туалет, и я поняла, что он уже спрятал. И я этот коробок положила в карман куртки. Прошел, наверно, день, я вернулась домой. У нас был Радик
[167]. И я с Радиком пошла в магазин, потому что много надо было купить. По дороге на улице стала закуривать, последняя спичка, швырнула коробок на землю, и оттуда выскочила бумажка, какие-то самые большие деньги. Радик обратил на это внимание, и поднял мое безобразие. И я поняла, что Эдик вынул только половину денег.Вторая поездка была летом 72-го года. Свидание, сказали, будет после 4 часов дня, и мы ходили по лесу, и я набрала букетик земляники. Меня обыскивали, Бог знает как, хотя это было общее свидание. А я положила деньги в букетик, она меня обыскивала, а в букетик не заглянула. Я Эдику его так и отдала. (Баба, которая обыскивала, так оторвала пластырь <от радикулита>, что кожу содрала. Это делалось явно назло и для унижения, ведь свидание общее, а не личное, зачем меня до белья обыскивать.)
* * *
Мама ничего не умела готовить. Вот, когда домработница выходная, единственное, что она могла сделать — яичницу. Больше ничего, никогда. А после лагеря, и когда уже еда появилась, она завела тетрадочку и записывала — как сделать то, как сделать это. Но, в общем, готовила не очень, но она очень хорошо делала наполеон. Я всему научилась у Батани
[168]. А Батаня все умела, и русское, и еврейское, и пасху, и куличи, Батаня очень хорошо готовила.* * *