Андрей Сахаров, Елена Боннэр и друзья: жизнь была типична, трагична и прекрасна

Мама — инженер-строитель. Промакадемию она не успела закончить, последний курс. И когда их привезли в лагеря, в которых надо было не только жить и выжить, но еще и строить, то она была все-таки не на земляных работах, а на проектных. И даже несколько раз были случаи, еще в Акмолинском лагере, не в Карагандинском, что ее с сопровождающим отпускали в какие-то проектные институты, в город, знакомиться с общим проектом. Я не знаю как, но пару раз было. И благодаря этому, однажды она через кого-то переслала письмо. В общем, у мамы оказалась тоже подходящая профессия. Но когда они уже построили все, был период, когда мама работала в больнице в морге. Это Нина Мордвинова ее туда перетащила. Она была главным врачом этой больницы. Мамина подруга, тоже заключенная. А позже мама работала в пошивочной мастерской, которая на потоке обслуживала какие-то армейские заказы, но кроме потока они еще обшивали все лагерное начальство. И здесь просто пригодилось мамино умение вышивать и делать рисунки к вышивкам. Когда я приехала в 45-м году к маме на свидание, она работала уже в пошивочной мастерской, а вообще лагеря Карагандинские были уже построены, все там было уже — и оранжерея, и цветы, и чего там только ни разводили. Большие оранжереи, и этот женский лагерь снабжал Караганду и прочее тамошнее начальство хризантемами и тюльпанами. ЦПО называлось это отделение — центральное плодоовощное отделение — они там выращивали овощи, бахчу, еще чего-то, заключенные таскали под куртками себе понемножку. Обыскивали, конечно, на выходе-входе, но все равно, то картошка, то морковка попадалась.

* * *

Вот когда скидывали шаха[171]

, и вся эта история вокруг шаха и Хомейни[172] была, я ужасно ругалась, что вся эта интеллигенция радуется приходу Хомейни и говорила: «Вот будет Бог знает что». Шах был хороший. Андрей мне говорил: «Вот САБАК, САБАК». Это их тайная полиция, которая кого-то там арестовывала у шаха. Она везде есть. Но шах открыл бабам лицо, женское образование, здравоохранение, и вообще пытался переместить Иран на какие-то европейско-американские нормы жизни. Вкладывал в это кучу денег. Нет, устроили переворотик для Хомейни. Потом был очень интересный разговор. Была у нас какая-то группа французов, и я сказала: «Вот, дождались». Когда уже в Иране были массовые демонстрации, расправы с женщинами и черт те что. И я французам говорю: «Вот выпестовали Хомейни, сколько лет он у вас сидел, и вы все с ним нянчились». И кто-то из французов ответил мне: «Ну, мы же не знали, что он такой будет». Не знали — не суйтесь. Нашли, кого пестовать. Французы, между прочим, очень много заложили в фундаментализм. А Арафата кто вырастил? Тоже французы нянчились с ним, левые французы. Моя Танька Матон

[173]: «Ах, Арафат, Арафат[174]

»

Таня Матон, Израиль, 1975 г.