Анхен и Мари. Выжженное сердце

Утро в управлении полиции выдалось относительно спокойным – дебоширы-бузотёры угомонились и спали тяжёлым пьяным сном, воришки тоже ещё не проснулись, рабочий люд разошёлся по фабрикам и заводам и собираться в стачки, по донесениям осведомителей, сегодня не замышлял. Непогодилось – ветер кружил облетевшие листья, небо чернело, предвещая дождь – какие тут стачки? В сыскном отделе настроение царило невесёлое, как тучи за большим арочным окном.

– Господа, мы зашли в форменный тупик. Да-с, – подытожил господин Громыкин речь господина Цинкевича, нахмурился, округляя карие глаза-пуговки.

Как он и предполагал, версия с вдовой-убийцей рассыпалась на глазах.

– Ну, я бы так не сказал. Нет, ну что же Вы так сразу, право слово, – сказал господин Цинкевич, поддергивая сползающий фиолетовый, в разводах широкий индонезийский пояс.

– Доктор, но Вы же сами подтвердили, что это могло бы быть самоубийство. Так или нет? – спросил дознаватель.

– Сказал. И это правда. Экспертиза показывает, что следов насилия нет – нигде ни синячка, ни ссадины, внутренних травм тоже нет. Жертва могла выпить яд самостоятельно. Ха-ха!

– Позвольте, но почему в коридоре? – спросил его господин Самолётов. – Ведь Ольга его там обнаружила. Кто нынче травится в коридоре? Неужели в таком большом пустом доме не нашлось местечка поприличнее? Pourquoi?

– Кстати, а зачем она его перетащила на кровать? – спросил доктор.

– Хотела, чтобы выглядело естественнее… всё, – ответила госпожа Ростоцкая

Сегодня она явилась в управлении в элегантном сером костюме с неизменными красными аксессуарами. Господин Громыкин недовольно на неё посмотрел сквозь пенсне, прошёл за свой стол и упёрся в него кулаками, слегка наклонившись вперёд.

– Итак, что мы имеем, господа. Господин Колбинский умер в семь часов вечера.

– Или всё же был убит? – спросила-уточнила художница.

– Попрошу не перебивать, – заметил хмуро дознаватель. – Следствием установлено, что в это время госпожа Колбинская находилась в пригородном поезде – билет имеется, и кассир её запомнил, и извозчик. Следовательно, она никак не могла отравить супруга.

– Значит, её нужно отпустить! – радостно воскликнула Анхен, чуть ли не хлопая в ладоши.

– Вовсе это ничего не значит, госпожа Ростоцкая. У неё могли быть сообщники. Тот же господин Кожелюбов, к примеру. Дорогие вазы она умыкнула, не задумываясь, заметьте. Вы не имеете достаточного сыскного опыта, а уже выводы делаете, – цыкнул на неё дознаватель.

– Ольга, может, и не убивала, но каким-то образом замешана в преступлении. Уж очень удачно оно совпало со скандалом, разводом и изменением завещания, – согласился с начальником господин Самолётов. – Но как им удалось отравить его? Господин Колбинский – здоровяк, каких свет не видывал. Обманом?

Анхен на него посмотрела, поджав губы. Обычно делопроизводитель её поддерживал, а тут встал на сторону рыжебородого. Ну-ну.

– Любил жену он, может быть? Разводиться передумал и решил умереть незамедлительно. Может, он романтик был. Ну, как вы не понимаете, господа?!

– Дорогая барышня, романтика – дело, конечно, хорошее, правильное, но только как объяснить в его крови вещество – не буду утомлять Вас терминами, которое вырабатывает организм при сильном страхе, испуге, я бы даже сказал, ужасе? – спросил доктор, снисходительно улыбаясь и поправляя причёску.

Госпоже Ростоцкой хотелось стукнуть этого напыщенного индюка, светилу современной криминалистики, да так, чтобы индонезийская тюбетейка в фиолетовых разводах слетела с его лысеющего черепа.

– Скажите, доктор, Вы смерти боитесь? – спросила она, слегка приподняв подбородок.

Выглядело это довольно пафосно. Как будто она выступала на лекции по философии.

– Смерть – есть естественное состояние. Всё в природе подвержено разрушению, – цинично ответил ей господин Цинкевич, приспуская веки, как будто впадал в транс.

– Так вот. А господин Колбинский смерти боялся. Может быть. Вот и испугался! Но дело начатое до конца довёл.

– Допустим, – флегматично согласился доктор. – Ещё одна интересная деталь. На теле жертвы нашёл я следы от ожогов. Ха-ха!

– Как?! Да что же Вы раньше-то молчали?! Его подвергли пыткам? – посыпались вопросы сразу со всех сторон. – Это ведь в корне меняет дело.

– Позвольте, господа, не все сразу. Есть ожоги, есть. Да только поможет сей факт вам или нет, мне не ведомо, но доложить я должен. На груди господина Колбинского множество старых шрамов. Похоже, что директора гимназии прижигали чем-то. Но было это очень давно. Очень.

– В младенчестве что ли? – хмыкнула Анхен.

– Ну, не так рано – тогда следы были бы крупнее. А вот, что в юном возрасте это случилось, это факт. Зажило всё у него давно очень. Вот такой пердимонокль, господа.

– Это кто же над ним издевался сызмальства-то? Вот незадача. Fiasco, – задумчиво произнёс господин Самолётов.

– Ну, явно не Ольга Колбинская. Её тогда ещё на свете не народилось, – подытожила госпожа Ростоцкая.

Анхен уселась за свой стол довольная. Похоже, что всё идёт к тому, что её подопечная невиновна, и её скоро отпустят.