Апейрогон. Мертвое море

Монах повернулся на каблуках. Мантия прошелестела. Они последовали за ним вниз по коридору с высокими потолками, в пустоте пульсировало эхо. Стены, рассказывал он им, толщиной в несколько метров. Местная порода, известная также как королевский камень. Известняк настолько мягкий, говорил он, что его можно отрезать в каменоломне при помощи обычного ножа. Он твердеет только при контакте с воздухом. Как и многие другие вещи, намекнул он через плечо.

– Многие поколения, – продолжал он, – натирали этот пол. Если бы он мог петь, он бы пел.

Рами казалось, будто они идут сквозь водянистое пламя свечи. Они прошли несколько небольших комнат. Двери из дуба с темными железными кронштейнами. Окошки в дверях в виде часовенок, отделенные друг от друга штапиками из белого дерева. В каждой комнате стояло по одному столу и стулу.

Они дошли до конца коридора, где потолок снова становится куполообразным. И здесь воздух был прохладнее. Монах медленно повернулся и посмотрел в даль другого коридора.

– Пройдемте, – сказал монах, – группа вас ожидает, мы подготовили стол для десятерых гостей.

500

Меня зовут Рами Элханан. Я отец Смадар. Мне шестьдесят семь лет, я графический дизайнер, израильтянин, иудей, иерусалимлянин в седьмом поколении. А также тот, кого вы могли бы назвать «ветеран Холокоста». Моя мать родилась в Старом городе Иерусалима, в семье ультра-ортодоксальных евреев. Мой отец приехал сюда в тысяча девятьсот сорок шестом году. Он редко говорил о том, что видел в лагерях, разве что делился этим со Смадар, когда ей было десять или одиннадцать лет. Я ребенок из простой семьи – мы были не богатые и не бедные. В школе я попал в нехорошую компанию, но ничего серьезного, оказался в технологическом колледже, потом изучал искусство, более-менее обыкновенная жизнь.

История, которую я хочу вам рассказать, началась и закончилась в одну особенную дату в иудейском календаре – Йом-Кипур [85]. Иудеи в этот день просят прощения за свои грехи, это самый священный праздник в календаре. В этот день в тысяча девятьсот семьдесят третьем году я был молодым солдатом, воевавшим в Войне Судного дня на Синае, ужасной войне, всем это известно, не буду открывать Америку. Начали мы с кампании в одиннадцать танков, а закончили с тремя. Моя работа заключалась в том, чтобы привозить амуницию на поле боя и увозить с него мертвых и раненых. Я потерял нескольких очень близких друзей, вынес их оттуда на носилках. Из войны я вышел озлобленным, разочарованным, с одной только мыслью – отрешиться от вовлечения куда бы то ни было, от любых обязательств, от всего официального. Я был своего рода анархистом, хотя даже не анархистом, у меня не было никаких политических предпочтений, я просто не испытывал к этому интереса, Западный берег, Газа, Синай, Томбукту, без разницы, я о них не думал, я просто хотел нормальной жизни.

Я покончил с армией и вернулся к учебе в академии искусств и дизайна Bezalel. Женился на Нурит, у нас появилось четверо детей. Одной из четырех была моя дочка Смадар. Она родилась в канун Йом-Кипура, в сентябре тысяча девятьсот восемьдесят третьего года, в иерусалимской больнице. Ее имя мы взяли из Библии, из книги «Песня песней», оно означает «виноградная лоза». Она была яркая, живая, радостная, просто очень красивая. Отличница, пловчиха, танцовщица, она играла на пианино и любила джаз. Мы называли ее «принцессой», банально, знаю, но это именно то, чем она была для меня – принцессой, каждый отец знает это чувство, такие вещи не кажутся банальными, когда ты проживаешь их сам.

В то время три моих мальчика и эта маленькая принцесса жили в нашем безопасном доме в районе Рехавия и наслаждалась идеальной, как нам казалось, жизнью, не обремененной заботами. Нурит преподавала в Еврейском университете. Он была радикалкой левого толка, сногсшибательной, умной. Закончила самые лучшие школы. Была дочерью генерала. Частью израильской интеллигенции. В каком-то смысле можно сказать, что мы жили в пузыре, полностью абстрагированные от внешнего мира. Нашу маленькую страну, меньше Нью-Джерси, можно было проехать от одного конца до другого за один день. Конечно, у нас были свои проблемы, но у кого их нет? Я работал графическим дизайнером – делал постеры и рекламные материалы – для правых, для левых, для любого, кто платил. Хорошая жизнь. Мы были счастливы, довольны. Если честно, мне нравилась такая жизнь.

Время все шло и шло, месяц за месяцем, год за годом, до четвертого сентября тысяча девятьсот девяносто седьмого года, когда всего за несколько дней до Йом-Кипура наш невероятный пузырь разбился на миллион осколков. Это было началом длинной, холодной, темной ночи, которая до сих пор все так же длинна, холодна и темна, и навсегда останется такой же длинной, холодной и темной, до самого финала, который также будет холодным и темным.

Я так часто рассказываю эту историю, но каждый раз появляется что-то новое. Воспоминания посещают тебя все время. Будь то раскрытая книга. Или закрытая дверь, пикающий сигнал, открытое окно. Все что угодно. Бабочка.