Апейрогон. Мертвое море

Следующая за ней птица «садится на хвост» и парит за счет восходящего потока, сохраняя энергию. Птицы аккуратно рассчитывают время взмаха крыльями, в результате чего вся стая летит в форме V– или J-образного клина, или в их перевернутом варианте.

Во время шторма или бокового ветра птицы адаптируются и создают новые фигуры, кривые мощности, в форме S и даже фигурных восьмерок.

493

В условленный час он увидел черную «Киа», ползущую вверх по холму. Сначала он не был уверен, Бассам это или нет, из-за резкого и яркого отблеска на лобовом стекле.

Затем раздался короткий звуковой сигнал, и он увидел ладонь, машущую ему с переднего сидения.

Бассам поравнялся с Рами, встал на ручник, опустил тонированное стекло на переднем сидении.

– Брат.

– Привет.

– Давно меня ждал?

– Мой косяк. Я забыл про летнее время.

– Что ты имеешь в виду?

– Мы с тобой живем в разном летнем [84] времени, брат.

Бассам покачал головой и скривил рот в полуухмылке: ах да, израильское время. Он сделал длинную затяжку, стряхнул пепел в окно, и струя дыма растворилась в воздухе.

– Я покатался немного, – сказал Рами, – выпил кофе в «Эвересте».

– Сколько сегодня?

– Семь-восемь.

– Отовсюду?

– Вроде как да.

– Почему монастырь?

– Понятия не имею. Арендовали, наверное.

– Сколько ехать туда?

– Полкилометра или что-то вроде того.

– Ты когда-нибудь там бывал?

– Внутри – никогда.

– Ему сто пятьдесят лет.

– Ага. Езжай.

– Ты первый.

– Эй, разве мы не достаточно настрадались?

Рами улыбнулся их шутке, посигналил и пристроился за «Киа». Он проехал изгородь из рододендронов. Несколько кустов дикой розы. Ряд абрикосовых деревьев.

С одной стороны дороги тянулось ограждение из проволочной сетки, и на короткий миг он различил дорогу в самый центр долины, крыши домов, террасы, быстро сменяющие друг друга, Иерусалим вдалеке.

494

Приблизившись к закрытым деревянным воротам монастыря, Рами затормозил. Трудно себе представить, что когда-нибудь Стена может дойти и сюда и встать между этим местом и монастырем. Смотровая башня здесь. Фермерская калитка там. Край колючей проволоки неподалеку.

495

End the Preoccupation.

496

Им не важно, где говорить. Чаще всего это происходит в конференц-залах и отелях. Или в школьных аудиториях. Или в кладовке дома культуры. Или иногда в больших кинотеатрах. Каждый раз одна и та же история, каждый раз услышанная по-своему. Ограниченные слова на неограниченной плоскости. Это дает им стимул жить, и они это знают.

497

Ворота распахнулись, и машина Бассама медленно въехала внутрь. Рами нажал на газ и поравнялся с ним, припарковался, снял шлем. В тени монастыря двое мужчин подошли друг к другу и обнялись.

498

У птиц Константина Бранкузи, – которых многие считают одними из самых замечательных скульптур двадцатого века, – отсутствуют крылья и перья, туловище удлинено, и голова имеет гладкую овальную поверхность.

Румынский художник сделал шестнадцать слепков «Птицы в пространстве», девять из бронзы и семь из мрамора.

В тысяча девятьсот двадцать шестом году бронзовые скульптуры остановили таможенники США, которые отказались верить, что металлические объекты являются произведениями искусства. Скульптуры, как и другие девятнадцать экспонатов Бранкузи, отправили на выставку арт-галерей Нью-Йорка и Чикаго. Вместо этого сотрудники таможенной службы оштрафовали привезенные экспонаты. Было инициировано судебное разбирательство. Сперва Таможня США согласилась переформулировать имеющуюся номенклатуру и отпустила скульптуры под залог в классе объектов: «Кухонные принадлежности и больничные материалы».

Мир искусства ликовал, но недолго: таможенный оценщик пошел на попятную и вернул старую номенклатуру. Оценщик по имени Ф. Дж. Х. Крэк, ключевая фигура Республиканской партии города Бруклин, заявил, что отправил фотографии и описания скульптур нескольким известным людям в мире искусства.

Полученные ответы заставили его посчитать, что скульптуры Бранкузи – это не более чем простые точки и тире, которые пришли во сне обычному каменщику. То есть, заявил Крэк, они оставляли слишком много места для фантазии.

499

В вестибюле их поприветствовал пожилой монах. Сказал, что рад встрече. Он много слышал об их работе.

Монах слегка поклонился и повел их по коридору к часовне. Потолки куполообразные. Резьба по дереву изысканная. Полы каменные.

Он говорил на арабском с примесью южноамериканского акцента. Он из семьи, которая когда-то жила в Хайфе. Они уехали, говорил он, как и многие другие, в сорок восьмом. Были изгнаны.

Рами казалось, что здесь дышится совсем по-другому. Воздух прохладный. Свет просачивался сквозь витражные окна и падал на покосившиеся ряды церковных скамеек.

Монах встал на колени возле алтаря, после проводил их в комнату в конце часовни. На деревянном столе стояла банка с водой и ломтиками лимона и два пустых стакана.

– Зеленая комната, – сказал монах, улыбнувшись уголками рта.

На стене висела картина святого в резной деревянной раме. Рядом с ней – несколько фотографий монастыря в разные моменты его многолетней истории.