Апостол Папуа и другие гуманисты. I. Мидгардсорм

1. Нет машины времени. Но есть СМИ и спецслужбы, которые подменяют события и документы прошлого, плюс фьючерсные биржи, будто бы формирующие будущее. Но качество их работы не просто содержит ошибки, а в основном состоит из ошибок.

2. Нет истеблишмента «вечных». Но есть каста клерков в финансово-олигархических структурах государства, банков, хэдж-фондов, и супер-концернов. Качество клерков гораздо ниже, чем у «вечных», зато невежества, снобизма и неврозов у них больше.

3. Нет таких продвинутых роботов, чтобы они, под надзором мизерного числа людей-профи создавали материальное изобилие для всего общества. Но есть механизация и автоматизация, сводящая необходимую долю людей-профи к 5 процентам населения.

4. Нет бетризации, сделавшей бы всех людей неагрессивными. Но есть принуждение к толерантности, и тотальный электронный надзор за обычными гражданами, чтобы не позволить им что-то решать, и самим защищаться от агрессивного криминалитета.

5. Нет глобального управления. Но есть СМИ-гипноз, внушающий, что это управление почти создано. Реальность же такова: 85 процентов людей живут в другой части мира, откуда регулярно проникают в развитые страны, и учиняют мелкий грабеж и террор.

* * *

Возможно, я сгущаю краски — но факты таковы, что «золотой миллиард» деградирует, медленно смещаясь от общества благоденствия к имитации общества благоденствия. Разумеется, это отражается в НФ. Зона НФ-оптимизма, которая была трендом 1960-х, сегодня как космический вакуум с редкими искрами звезд. Большинство НФ-авторов уверены: нынешний мир обречен. Из него надо бежать на Марс или еще дальше.

* * *

Таков НФ-тренд сегодня. Но, как мы помним по опыту НФ 1960-х, прогноз тренда не сбывается. Будущая реальность где-то на ветках, в стороне от основного ствола этого научно-фантастического дерева альтернатив. Но как искать? Опыт подсказывает: надо приглядеться к нетривиальным альтернативам, которые радикально отличаются от массовых социальных ожиданий. От любых: и оптимистических, и пессимистических. Будущее спрятано не там, и не там, оно вне плоскости массового сознания. Но ростки будущего существуют сегодня, и они видны, только вот замечать их — непопулярно. В соответствие с этой идеей, сфокусируем внимание на непопулярных альтернативах, и мгновенно обнаружим призрак Черного лебедя…

* * *

Найджел Эйк разъяснял этот тезис около получаса, затем ответил на вопросы, и всем пожелал счастливого будущего, или хотя бы обоснованной надежды на таковое.

Трансляция в «Гнезде Черного лебедя» на острове Гуадалканал, у западной окраины, Хониары завершилась. Некоторые в зале поаплодировали. За столиком, где собралась смешанная компания, фон Зейл повернулся к Наоми Морган.

— Если хотите, мы можем продолжить разбираться в вашей проблеме.

— О! Как мило! Я уже опасалась, что вы увлеклись обсуждением лекции, и забыли.

— Наоми, у меня не та работа, чтоб забывать.

— Ах да, конечно. Вероятно, вы помните, что я говорила об анти-эмпатии. Но, лучше в данном случае говорить о комплексном индуцированном эмоциональном нарушении.

— Индуцированное, это в результате влияния со стороны, или как? — спросил майор.

— Именно так, — подтвердила Наоми, — яванские девочки попали в плохую компанию. Я понимаю, в Меганезии свобода секса, но я думаю, что вовлекать несовершеннолетних девочек-мигрантов в культ, практикующий проституцию, недопустимо даже у вас.

— Наоми, вы делаете мне смешно! — объявил Попандопуло.

— Я не вижу в этом ничего смешного! — сердито отреагировала она.

— У-упс! — он округлил глаза, — А вы таки что-то видите?

— Я вижу достаточно! Они закрываются при разговоре. В Лондоне такая реакция была у девочек, переживших сексуальную травму, а после занявшихся проституцией.

— Наоми, не делайте садизм с географией! Где мы, а где Лондон?

— Я знаю географию! — огрызнулась она, — Слушайте, в Лондоне было три схемы: через нищету, через запугивание, или через деструктивный культ. Нищета отпадает: девочки нормально обеспечены. Запугивание тоже отпадает: в Меганезии это невозможно. Так остается деструктивный культ. В Меганезии много асоциальных религиозных сект.

— Вот не надо тут театра про Шерлока Холмса, — отреагировал Попандопуло.

— Егор! — вмешался профессор Кубек, — Я полагаю, Наоми хочет помочь девчонкам, и в наших общих интересах разобраться во всем этом, просто на всякий случай.

— Я поддерживаю, — присоединилась Герда, и посмотрела на Хелма.

Майор нежно погладил ее по плечу и ответил:

— У западных психологов хобби: обвинять неоязыческие движения в чем угодно. Ведь западная психология произошла от христианской инквизиции, и внутри осталась ею.

— Это повод, чтобы игнорировать мое сообщение? — предположила британка.

— Нет, — ответил фон Зейл, — это повод, чтобы спросить: кто вы по религии?

— При чем тут моя религия?

— Наоми, несколько минут назад вы убеждали нас, что проблема именно в религии.

— Черт побери! Если вы считаете, что я предвзята из-за того, что христианка, то лучше давайте забудем все, что я говорила о культах! Давайте просто посмотрим на месте.

— Посмотрим что, и на каком месте? — спросил он.