— Стэйси, я не политолог, но вот факты: в 1990-х прервалось атомное противостояние военных блоков и, после нескольких лет продуктивной эйфории, началась деградация ведущего научно-технологического квартета: это ядерная энергетика, робототехника, биотехнология, и астронавтика. Истеблишмент развитых стран начал стимулировать замещение науки неким странным гуманизмом с церковно-догматическим уклоном.
— Док, я не поняла: в чем нынешний гуманизм странный и церковно-догматический?
— Во всем. В быту. В образовании. В науке. В искусстве. В экономике.
— О! Неужели даже в экономике?
— Да. Экономика превратилась в церковную схоластику, оперирующую мистическими финансовыми индексами, полагающую реально-материальный сектор чем-то низким, недостойным внимания. Не дворянское дело рыться в навозе. Фермеры пусть роются. Только пусть роются согласно догме. Если фермеры попробуют пойти за еретиками, учащими, будто товарное производство важнее кредитно-денежной системы, и будто банковский диктат вредит экономике, то пусть зажгутся костры святой инквизиции!
— По-моему, док, вы переборщили насчет костров инквизиции.
Картер Клеймор сделал резкий отрицательный жест ладонью.
— Я ничуть не переборщил. В развитых странах просюмеризм практически, объявлен финансовым преступлением. Сообщества людей, договаривающиеся производить и обменивать товары для своего потребления, без денег, это еретики-альбигойцы. Если продолжить эту аналогию, то видно, что Новогодние войны против Меганезии были крестовыми походами против еретиков, отменивших у себя банковскую систему.
— Ничего себе… — произнесла Стейси, — …Ладно, а что в быту?
— В быту: сравните бытовую раскованность 1960-х — 80-х, и теперь. Если бы в 1970-м какой-нибудь западный политический деятель потребовал от молодежи пуританского поведения, то похоронил бы свою публичную карьеру. А теперь это сплошь и рядом.
— Действительно… Ладно, док… Но я не понимаю, какой смысл для истеблишмента?
— Самосохранение! — произнес Клеймор, — Ведь любая революция: социальная, научно-техническая, потребительская, сексуальная — это смена истеблишмента. Отсюда мотив: нажать на тормоза. Этот мотив побеждается только одним более сильным мотивом.
— Каким мотивом? — спросила репортер?
— Тривиально! Мотивом биологического выживания. Страх мгновенно превратиться в ростбиф от атомной вспышки, мотивирует истеблишмент на поддержку прогресса.
Новозеландка зябко передернула плечами.
— Брр! Док, давайте лучше вернемся к плазменно-пылевой жизни на Луне.
— С превеликим удовольствием! — ответил он, — Итак: инженер Геллер применил архив Института Планка, и создал электровакуумные микросхемы. Основа этой технологии: инверсионная стеклометаллическая пена: мириады стеклянных микросфер с точечным металлическим напылением. Такие микросферы внутри электровакуумной лампы, при включении, зависают в объеме плазмы. Электрическое поле формирует их в заданную структуру, где каждая микросфера, это релейный элемент на своем месте.
— Приблизительно понятно, — сказала Стэйси.
— Очень хорошо, — произнес Клеймор, — тогда я продолжаю. Когда задача была решена, Геллер еще раз перечитал архивные материалы группы Морфилла, и сочинил краткую толковую статью о том, как на Луне могут жить такие плазменно-пылевые структуры.
— Жить? — переспросила она.
— Да. Геллер популярно объяснил, как, под влиянием фотоэмиссионных электрических потенциалов, создаваемых солнечными лучами, пылинки формируют эти танцующие структуры, растущие, делящиеся с передачей свойств своим потомкам. Он назвал это электровакуумной жизнью. Но не все согласились с таким радикальным заявлением.
— Док, я не поняла, кто прав: Геллер, или те, кто не согласен, что это жизнь?
— Видите ли, Стэйси, в науке нет общепринятого определения живой материи.
— Как это нет?!
— Просто: нет. Та же история, что с разумом. Для каждого конкретного случая дилемма разумное — неразумное, или живое — неживое решается сравнением с образцами. Но, не всегда результаты сравнения однозначно интерпретируются в научном мире.
— Э-э… И как тогда научный мир решает, кто прав?
— Тогда вопрос откладывается до получения новых данных. И, собрать новые данные о танцующей пыли, это одна из трех целей Лунной миссии «Takirirangi-Ako».
— Только одна? Ничего себе! А две другие?
— Вторую вы могли бы угадать, как угадали первую.
— UFO? — лаконично предположила Стэйси.
— Совершенно верно. Лунный мини-ровер оборудован новым металлоискателем. Есть надежда обнаружить не только металлические метеориты, и не только мусор, который происходит от человеческой астронавтики, но и чужой мусор.
— Чужой мусор?
— Да. Мы почти ничего не знаем о возможных иных цивилизациях, однако можем быть уверены, что они тоже применяют металлы, и тоже выбрасывают мусор, где попало. А значит, за миллиарды лет, наша Луна могла собрать множество таких артефактов.
— О! Мусор — общегалактическая ценность! Док, я попробую угадать последнюю цель.
Картер Клеймор изобразил на лице ожидание. Новозеландка решительно выдохнула: