Апостол Папуа и другие гуманисты. I. Мидгардсорм

Тут надо сказать: монетаризм фетишизирует конфетти. Будто количество конфетти, накачанных в экономику, стимулирует спрос, а спрос сам вызывает рост производства продукции. Без учета потребностей общества, без технического прогресса, и без роста продуктивности труда. Такая стратегия привела к перепроизводству некачественных товаров, массовому краху инвестфондов, и Великой рецессии. Процентные ставки на многих финансовых рынках становятся отрицательными. Вопреки ключевому закону капитализма, вложенные средства приносят не прибыль, а убыток. Будь эти средства деньгами, или хотя бы физическими конфетти-билетиками — случился бы коллапс, но электронные конфетти не спрячешь в сундук. Они просто цифры в квази-банковских компьютерах, и государство может делать с ними, что угодно. Например, регулярно списывать конфетти со счетов тех, кто хочет сберечь, не инвестируя себе в убыток.

* * *

Капитализм деградировал в конфеттилизм, при котором финансовый цикл уже лишен прямого предпринимательского смысла, но продолжается по произволу властей. Такая модель похожа на социализм, который полвека служил основой Красного блока, куда входила Восточная Германия (ГДР). По экономике и качеству жизни ГДР не слишком уступала буржуазному Западу. Значит, частное предпринимательство можно заменить командно-административной системой, и это будет эффективно работать десятки лет.

* * *

Глобальный конфеттилизм не идентичен социализму ГДР, но схема такая же. В обоих случаях вся политическая и экономическая власть принадлежит номенклатуре, которая опирается на большинство, оболваненное пропагандой. Идеология конфетти по сути не отличается от идеологии централизованного социалистического распределения благ. В основе схемы: административный контроль над трудом и потреблением. Потребление, кстати, тоже труд, замыкающий экономический цикл, без выхода из системы. Система остается устойчивой, пока власти контролируют экономику домохозяйств. Она может политически выдержать даже сильное снижение качества жизни населения. Особенно устойчив конфеттилизм, при котором информационно-сетевые технологии, впервые в истории, обеспечивают почти тотальный контроль над домохозяйствами, и…

* * *

Норберт Ладерн разрубил воздух ладонью, не стал договаривать эту фразу, и прикурил сигарету. Валле Хааст тоже закурила, и с дружеским уважением произнесла:

— У тебя получается объяснять. Быстро так, и понятно сразу.

— Опыт сетевых форумов, — ответил он, — за это меня и объявили врагом государства.

— Ха! Так сразу и врагом государства?

— Не сразу, — он качнул головой, — только начали. Но я не стал ждать продолжения.

— Правильно! — одобрила она, — При нынешнем режиме на родине, людям типа тебя не светит ничего, кроме дырки от жопы.

— Не так все плохо, можно приспособиться при желании, — возразил Норберт, и после короткой паузы, добавил, — но у меня было мало желания к этому приспосабливаться.

— Ясно, — сказала Валле, — а что там дальше будет? В смысле, на родине.

- Сложный вопрос, — сказал он, — теоретически, будь финансовый мир действительно глобальным, или будь Запад изолированным, как Северная Корея, что равнозначно…

— Почему равнозначно?

— Потому, — пояснил бакалавр-экономист, — что глобальный мир это мир, не имеющий экономических контактов с другими мирами. Все равно, что изолированный. Если финансовый мир был бы действительно глобальным, то режим конфеттилизма был бы долгосрочно-устойчивым. Но на планете есть страны с иным режимом. У мечтателей глобального официоза был утопический план обклеить всю планету своими конфетти, только вот планета большая, а руки коротки. В каждом труднодоступном тропическом регионе начали спонтанно рождаться режимные альтернативы.

— Почему только в тропическом? — спросила она.

— Потому, что в тропическом климате можно построить эффективное производство без развитой инфраструктуры. В других климатических поясах бывает холодная зима.

Валле Хааст кивнула в знак понимания, и Норберт продолжил:

… - Глобальный ковер из конфетти рвался то в Африке, то в Латинской Америке, и в позапрошлом году не удалось быстро залатать дыру тут, в Океании. Как только дыра разрослась, в нее, по закону конкурентного перетока, хлынул производящий капитал.

— Типа, туда, где прибыль выше? — уточнила Валле.

— Да. Хотя, сказав «хлынул», я ошибся. Капитал не хлынул, а начал тихо перетекать, фильтруясь через барьеры с той и этой стороны. С той стороны барьер против вывоза стратегических ресурсов и технологий. С этой стороны барьер против ввоза кредитно-финансовых предприятий. Еще, с той стороны барьер против ввоза товаров с этой.

— Ты про эмбарго на товары, произведенные в Меганезии? — снова уточнила Валле.

— Да. Это создает сильное вязкое трение при перетоке капитала. Так что, вероятно, нам предстоит переходная эра, как между убийством Бреттон-Вудской системы и началом Великой рецессии.

— У-упс… Долгая история. А переходная эра к чему? Ну, что будет после?

— Что после? — откликнулся бакалавр-экономист, — Об этом можно пофантазировать…

Но, от продолжения лекции Норберта оторвал звонок телефона.