С невыразимым выражениемнедоумения и боли,о, не гляди, прошу, из прошлого,из ворожбы и волхвованья,из голубиного, истошного,помешанного воркованья, —не то в ночи опять заплачу яи поцелуями покроютвои тогдашние, горячиеи Божьи длани надо мною…1988
Два голоса
«Бог даст, и ты покинешь эту явь,как милое, но скудное предместьеиного града, лучшего…» — «Оставь!Ещё никто блаженного известьяне подавал оттуда никому…»— «Увы, не сообщаются сосуды.Бог даст, и ты покинешь эту тьму…» —«Ещё никто не присылал оттудани голубя, ни голоса… Дырявего челнок…» — «Но сказано ж: не весь я…И надобности нет в поводырях…» —«Ещё никто ни ласточкой, ни вестьюоттуда не выпархивал…» — «И что ж?..» —«Ни отклика, ни смутного глагола.Всё ненавистней слабых пальцев дрожь.Всё нестерпимей привкус валидола…»1988
«Кружится чёрная музыка…»
Кружится чёрная музыка,дряхлую мучит иглу.И с обречённостью узникадень убывает во мглу.В белом и розовом кто же там,детские слёзы лия,слушает песнь о непрожитом? Кто это? Это — не я.Кто там за окнами в траченномдревнею молью пальтослушает песнь об утраченном?Кто это? Это — никто.Это, моё тошнотворноепреображая жильё, —непостижимое, чёрноельётся сиянье твоё.И, как всему оправданиев существованье моём,это твоё содроганиепод неживым остриём,это моё на мгновениесоединенье с тобойсредь мирового затмения иглухоты мировой.1989
Памяти Арсения Тарковского
Так светло свершалось отпеванье,точно это было упованьена ему назначенное там…Словно отделённые стеною,целованье клали костяноена чело, открытое устам.Тяжесть гроба сковывала плечи.А ладья плыла уже далечеи легка была, как колыбель.И, едва ступившего на сушу,целовали мальчика Арсюшу,постелили чистую постель.Желчь и соль душа пила бессрочно.Но такое утро было, точнорасцветало новое родство.Обернулось явью вероятье:сын любимый, в отчие объятьянежно заключающий его.А внизу средь пения и зноясмертью пахла сложенная хвоя.Свет скользил по жёлтому лицу.И, теряя скорбное значенье,пребывали в странном облегченьеи молились Сыну и Отцу.1989