Архив еврейской истории. Том 14

Для выигрыша времени мы сегодня же подаем кассационную жалобу. Далее сегодня же через судебного пристава в порядке обеспечения будущего иска налагаем арест на те же векселя. Это, однако, все временные меры. Основное же, что мы должны сделать, — это в ближайшие дни предъявить коммерческому суду гражданский иск. По одному векселю в 10 000 фунтов в коммерческом суде имеется уже дело по иску, предъявленному Блонделем. Это дело было приостановлено до рассмотрения уголовного дела. Сейчас нам надо вступить в это дело и предъявить встречный иск о безденежности этого векселя. Может быть, впрочем, оспаривать вексель можно и не в форме встречного иска, а в форме спора по существу. По другим шести векселям [мы] должны взять инициативу на себя и предъявить иск о признании их безденежными. Все указанные выше мероприятия (выступление по делу Альшица, подача кассационной жалобы, наложение ареста на векселя и предъявление исков) требуют основательного обсуждения с опытными французскими юристами.

Сегодня [вечером] мы собираемся впятером — Членов, Рапопорт, Грубер, Гарсон и я, чтобы обсудить первые шаги, главным образом, в связи с продолжением уголовного дела. Сегодня же мы обменяемся соображениями о том, какого профессора цивилиста привлечь для консультации и к какому крупному гражданскому адвокату обратиться для вчинения иска о безденежности векселей. Консультации с этим профессором и разговоры с этим адвокатом будут происходить уже без меня, но тов. Рапопорта я прошу остаться еще на несколько дней, чтобы он в этих совещаниях участие принял. Мое участие в этих совещаниях было бы и политически неудобно, так как расшифровало бы цель моего пребывания в Париже, да и по существу было бы бесполезным, так как я совершенно не знаю французского гражданского права[392].

В тот же день, 28 января, Довгалевский посетил генерального секретаря французского МИД Филиппа Вертело[393], которому «в самых резких выражениях», как телеграфировал полпред в НКИД, выразил «свое изумление и негодование по поводу беспримерного оправдания банды международных мошенников». На решение присяжных, заявил Довгалевский, «среди других причин повлияли и речи защиты, которые председатель не обрывал, несмотря на то, что они не относились к существу инкриминируемого преступления, а изобиловали неслыханными гнусными выпадами против правительства страны, с которой Франция находится в нормальных отношениях».

Вертело ответил, что и для него оправдание подсудимых неожиданно, но суд присяжных выносит приговоры по своему усмотрению, и правительство не может на него повлиять[394].

Утром 29 января Крестинский провел свое последнее совещание с участием Довгалевского, Рапопорта и Членова, на котором решили, что «всю черную работу» будет вести Грубер как «толковый и знающий цивилист», но из дела не следует выпускать и Гарсона: «у него хорошие отношения с магистратурой и прокуратурой», и «ему легче, чем другому задержать выдачу векселей и оказать внесудебное и личное влияние на судей». Кроме того, проиграв уголовный процесс, он горит желанием «выиграть гражданский и не будет дорожиться», то есть не затребует большого гонорара. Помимо Гарсона, желательно привлечь еще одного крупного цивилиста, но французские адвокаты, сетовал Крестинский, неохотно берутся за дело, проигранное в уголовном суде, тем более — скандальное, связанное с отстаиванием интересов СССР[395].

Решив публично отреагировать на парижскую «пощечину», Политбюро ЦК ВКП(б) одобрило 30 января «предложение тт. Сталина и Молотова об опубликовании заметки о процессе Савелия Литвинова»[396]. Но Сталин не захотел, чтобы информация о судебном конфузе большевиков шла непосредственно из Парижа, и собственноручно вписал в текст сообщения: «Брюссель (от собственного корреспондента)»[397]

. В тот же день центральные газеты уведомили советскую общественность о «гнусном акте» парижского суда, оправдавшего «явных мошенников и воров во главе с архи-жуликом Савелием Литвиновым»[398]. В редакционной заметке партийного официоза с сарказмом указывалось, что «фабриканты фальшивых советских векселей» получили из рук французской Фемиды патент на звание «политических» деятелей, вследствие чего «международные аферисты всех рангов и мастей, буржуазные и социал-фашистские газетные проститутки Парижа и Берлина, Лондона и Нью-Йорка торжествуют свою победу»[399]. А газета «Известия», цитируя сообщение о «судебной комедии» в Париже, поместила написанные по этому случаю вирши Демьяна Бедного:

«Французский суд — какой скандал —

Трех негодяев оправдал» —

Не такова оценка наша.

И суд, и эти, как бишь их…

Друзья друзей, своя своих

В мошенстве вексельном познаша![400]

Иным образом, как «пощечину большевикам» расценило оправдание подсудимых русское зарубежье, и А. Ф. Керенский в «Днях» подчеркивал, что вынесение оправдательного приговора по делу Савелия Литвинова означает признание большевистского правительства «сообществом обычных уголовных преступников» во главе с «матерым экспроприатором» Сталиным[401].