Архив еврейской истории. Том 14

Через день после отсылки моей телеграммы в Париж пришла телеграмма т. Товстухи[417], сообщавшая, что инстанция не утвердила решение комиссии о вступлении в переговоры с С. Литвиновым и что я должен дать Розенфельду директиву прервать переговоры и составить официальный акт, который должен быть использован для изобличения жуликов. Последняя часть телеграммы была искажена, и тов. Товстуха потом сообщил мне еще раз точный текст телеграммы. Мне ничего не пришлось нового сообщать Розенфельду, так как переговоры были им уже прекращены, а протокол не только был получен мною от него, но находился уже в Париже. Я протелеграфировал поэтому лишь в Париж, что использование документа является не только разрешенным, но и желательным. <…>

Несколько слов о том, как я расцениваю возможность использования документа. Для гражданского суда он представляет большую ценность. Для печати ценность его весьма незначительна. Кроме того, сейчас, когда делом С. Литвинова ни в Германии, ни во Франции никто не интересуется, было бы очень трудно рационально использовать документ в печати. Преждевременное разглашение документа в печати уменьшит его последующую ценность для суда и, кроме того, подготовит наших противников. Я поэтому был бы против попыток обращаться сейчас в печать[418].

Но, поскольку на текущие счета парижского торгпредства на общую сумму 31 млн франков был наложен арест в обеспечение иска Лютц-Блонделя[419], еще 28 февраля Довгалевский обратился во французский МИД с нотой протеста, в которой указал на «серьезный ущерб», наносимый подобными незаконными актами всему комплексу экономических отношений между двумя странами. Хотя полпредство выражало уверенность, что «по отношению к виновным будут незамедлительно приняты соответствующие санкции», в ответной ноте, от 4 марта, МИД ограничился указанием на предпринятые им «шаги с тем, чтобы ходатайство об аннулировании ареста, поданное в гражданский суд департамента Сена от имени Торгового Представительства СССР, было рассмотрено в возможно более короткий срок»[420].

Довгалевский возмущался, что получил ответ — «изумительный по неряшливости юридической аргументации и полному извращению фактов, в котором министерство сообщает, что судебный пристав не превысил своих полномочий, а потому МИД не видит оснований для вмешательства». Советская сторона подала жалобу министру юстиции на действия пристава, а 2 марта предъявила иск ко всей, по определению Довгалевского, «банде». «Люц-Блондель и Ко со всех сторон ежедневно осаждают нас предложениями мира, — докладывал полпред 6 марта, — причем любезно предлагают признать недействительность векселей и дать нам выиграть дело в суде. Цена — 150 тыс. фунтов. Оставляем предложения без рассмотрения и в разговоры не вступаем»[421]

.

13. Дело Ал шпица

Несмотря на оправдание Савелия и его сообщников, векселя по-прежнему оставались под арестом. Заочное рассмотрение дела Альшица, которое выделили в отдельное производство, предполагалось 21 января 1931 года. Но, ко всеобщему удивлению, находившийся в зале пожилой, благообразной внешности господин в тяжелой шубе с бобровым воротником оказался не кем иным, как самим подсудимым, который, посчитав, что ему ничего уже не грозит, приехал в Париж. Не прошло и пяти минут, как Алыпица взяли под стражу, переместив в парижскую тюрьму Консьержери (La Conciergerie). Но его защитники, Моро-Джиаффери и Долинер, обратились к суду с ходатайством об условном освобождении банкира[422], и, несмотря на протесты торгпредства, через два дня Альшиц вышел на свободу

[423].

Вернувшись 30 января к «делу С. Л.», Политбюро поручило его ведение «комиссии в составе тт. Озерского[424], Крестинского и Дволайцкого»[425]

, а 31 октября возложило «разрешение вопросов, связанных с процессом, на тт. Крестинского и Элиаву[426]»[427]: первый из них уже занимал должность замнаркома по иностранным делам, а второй — внешней торговли СССР[428]. Столь долгая проволочка с разрешением дела объяснялась тем, что суд над Алыпицем дважды откладывался[429], и процесс начался лишь 20 июня 1932 года. От вердикта присяжных заседателей вновь зависела судьба 25 млн франков, и, так как при оправдании подсудимого векселя освобождались из-под ареста с предъявлением их к оплате торгпредству, оно сделало все, чтобы взять реванш.