Архив еврейской истории. Том 14

Наконец, иллюстрации «The Jew at Ноше» оказываются единственным в изобразительном искусстве откликом на изгнание евреев из Москвы. Помимо них на такую роль может претендовать только картина Моисея Маймона «Марраны» (1893), в сюжете которой власти справедливо усмотрели аналогию с изгнанием евреев из Москвы в 1891 году[651]. Это, однако, в любом случае было только иносказание — рисунки Пеннелла же остаются, насколько нам известно, единственным буквальным отображением тех событий.

Заключение

Реконтекстуализация «The Jew at Ноше» позволяет ответить на поставленные в начале статьи вопросы: почему при очевидной исторической и художественной ценности книга воспринимается исследователями исключительно как антисемитский памфлет и насколько справедливы такие оценки?

Как текст книги Пеннелла, так и его восприятие основаны на категории достоверности.

Создавая провокативное сочинение на острую тему, Пеннелл встроил в него защиту: неизбежные из-за призывов к ограничению еврейской иммиграции упреки в антисемитизме должны были разбиваться о демонстративную правдивость и непредвзятость изложения, обеспеченные использованием жанровых свойств двух актуальных типов текста — научного комментария и травелога. Из первого Пеннелл заимствовал сам принцип перенесения этически опасной дискуссии в модус исследования, что как будто бы снимало значительную часть претензий. В то же время выполненные в этом академическом ключе нейтральные описания постоянно завершаются резкими идеологизированными выводами, которые, однако, оказываются защищены апелляцией ко второй традиции — травелогу, предполагающему абсолютную и в то же время эмоционально-субъективную правду очевидца. Последнее положение Пеннелл также дополнительно усиливал постоянными указаниями на стерильность своего зрения — якобы до поездки он не имел о евреях ни малейшего представления.

Совокупностью этих приемов Пеннелл почти не оставлял критикам аргументов — как кажется, именно поэтому большинство рецензентов в основном лишь приводили цитаты, апеллируя к принципам гуманизма и веротерпимости, а не пытались оспаривать книгу по существу. Кроме того, как показало сравнение с синхронными источниками, хотя Пеннелл первым посвятил восточноевропейским евреям отдельное сочинение, существовала большая традиция схожих отзывов путешественников, подготавливавшая читателя к его суждениям. Наконец, особо эффективным свидетельством правдивости текста выступали рисунки, как будто бы дававшие зрителю исходный, не опосредованный интерпретатором, материал для собственных выводов. Действенность этой механике обеспечивало то, что Пеннелл и правда очень мало отступал от истины, что подтверждает сопоставление с синхронными текстами и визуальными материалами как юдофобских, так и юдофильских авторов.

Такая инструментализация достоверности как средства продвижения антииммиграционной позиции и сама по себе не могла не вызвать неприятия критики и исследователей, однако особую остроту реакции провоцировало время выхода «The Jew at Ноте». Задуманная и выпущенная именно в тот момент, когда в США принимались государственные решения об отношении к еврейской эмиграции из Российской империи, книга была не просто высказыванием, а аргументом, способным оказать прямое воздействие на судьбы многих тысяч еврейских переселенцев (и эту, напрямую никем не названную, но наиболее, на наш взгляд, существенную вину снять с книги невозможно).

Этическая позиция автора действительно остается проблемной. Радикальность взглядов Пеннелла, однако, большинством исследователей понимается упрощенно.