Едва затихает последний аккорд, мы дружно вздрагиваем от осточертевшего зачина, который опять самочинно изливают динамики: «Всякий раз, просыпаясь в лесу холодной темной ночью, он первым делом тянулся к спящему у него под боком ребенку». Я выключаю радио и смотрю в окно на город, разоренный, заброшенный, но при этом прекрасный.
Чувство, что ты несчастна, растет постепенно. Оно копится внутри тихо и тайно. Ты лелеешь его, день за днем скармливаешь ему себя по кусочкам – точно оно запертый на заднем дворе пес, и стоит зазеваться, тут же куснет тебя за руку. Этому чувству, чтобы вызреть, требуется время, но в конце концов оно захватывает всю тебя. С этих пор счастье – ах, это заветное слово – приходит к тебе нечастым гостем, и каждый раз это как внезапно выглянувшее солнце. Нас оно посетило на десятый день поездки. Я обзвонила несколько мотелей в Грейсленде, и нигде мест не оказалось, за исключением одного. Трубку сняла пожилая женщина, ее голос с трудом пробивался ко мне через похожий на стрельбу треск:
«Элвис-Пресли-Бульвар-Инн», к вашим услугам.
Я подумала, уж не ослышалась ли, когда она сказала:
Да, мэм, у нас полно номеров и еще новый бассейн-гх’ии-таг’а.
Как ни странно, так оно и оказалось: мотель пустой и весь в нашем распоряжении. И да, с бассейном в форме электрогитары. Мотель, где на прикроватных тумбочках не томики Библии, а песенники Элвиса Пресли. Мотель, где лик Элвиса Пресли везде и повсюду – от полотенец для рук в комнатах до солонок с перечницами в столовой. Мальчик и его отец все еще возятся на парковке, занятые ежедневным ритуалом перекладывания наших пожиток в багажнике. А мы с девочкой поспешаем в номер – нам сильно приспичило с дороги. Вверх по лестнице, потом по коридору мимо жутковатых восковых изваяний Элвиса, мимо сотен его фотографий, рисунков и шаржей, мимо Элвиса-пиньяты и музыкального автомата с репертуаром из одного Элвиса, мимо статуэток Элвиса, мимо пришпиленных к стенам желтеньких футболок с лицом Короля. Добравшись до своего номера, обе мы, каждая в меру своей искушенности, понимаем, что попали в подобие храма или мавзолея. Девочка сообразила, что человек на этих изображениях был или есть какая-то важная шишка. Она поднимает голову к фотографии тридцати с чем-то летнего Элвиса Пресли на стене между двумя двуспальными кроватями нашей новой комнаты и спрашивает:
Это Иисусе, бляха-муха, Христе, да, мама?
Нет, это Элвис.
Мама, ты могла бы бросить папу и пожениться с Элвисом? Если б захотела.
Я стараюсь не засмеяться, но все равно смеюсь. Заверяю, что подумаю об этом. Но потом все же говорю:
Поженилась бы, но только он умер, любовь моя.
Этот бедняжка умер?
Умер.
Как умер Джонни Кэш?
Да.
Как Дженис Джоплин умерла?
Да.
Потом приходят мальчик и мой муж с нашими сумками и чемоданами, мы переодеваемся в купальники и бежим к бассейну в форме гитары. Мы забываем прихватить с собой полотенца и крем от загара – но опять-таки, мы семейка из тех, кто никогда не удосужится взять на пикник пикейное одеяло или пляжные стулья на пляж.
Девочка, в повседневной жизни такая благоразумная и рассудительная, у воды превращается в зверька, дикого и необузданного. Она не знает удержу, она в исступлении. Она хлопает себя по голове и животу, как пожилой хиппарь-одиночка, многие десятилетия просидевший на ЛСД. Смех рокочет в ее раскрытом рту с плотными рядками молочных зубов и идеально розовыми деснами. С диким визгом она прыгает в бассейн. Она выворачивается на свободу из когтей нашей родительски-нервозной опеки. Уже под водой обнаруживает, что не может вынырнуть. Мы вылавливаем ее, сжимаем в объятьях и увещеваем:
Больше так не делай.
Будь осторожна.
Ты еще не умеешь плавать.
Мы в замешательстве, мы не знаем, как разделить ее безмерный восторг и эти вулканические выплески жизненной энергии. Слишком быстро, слишком беспечно мчится поезд ее счастья, разве нам троим за ним угнаться? Мне, во всяком случае, трудно выпустить ее на волю, когда меня не оставляет чувство, что я должна оберегать ее от мира. Я без конца представляю себе, что она упадет, обожжется, попадет под машину. Или утонет прямо здесь, в этом бассейне-гитаре в городе Мемфис, штат Теннесси, перед глазами так и стоит ее посиневшее, распухшее личико. Моя подруга называет это «расстоянием спасения», имея в виду, что в навязчивых страхах за своего ребенка родительский мозг постоянно решает уравнение с переменными в виде расстояния и времени, стараясь вычислить, получится ли, если что, спасти свое чадо.