Аромат времени. Философское эссе об искусстве созерцания

Мышление, как замечает Арендт в «Vita activa», было привилегией немногих. Но именно поэтому этих немногих и сегодня не стало меньше¹⁶⁶. Тем не менее это допущение не совсем справедливо. Быть может, особенным признаком нашего времени является то, что мыслителей, которых и без того мало, стало еще меньше. Где только возможно, мышление претерпело много вреда от того, что vita contemplativa все больше вытесняется на периферию в пользу vita activa, что сегодняшнее гиперактивное беспокойство, спешка и волнение не сильно способствуют мышлению, что из-за нехватки времени мышление воспроизводит теперь лишь одно и то же. Уже Ницше сожалел о том, что его время бедно великими мыслителями. Он объясняет эту бедноту как раз «отступление[м] на задний план, а иногда и низк[ой] оценк[ой] vita contemplativa», тем обстоятельством, что «труд и прилежание – некогда спутники великой богини здоровья – теперь как бы свирепствуют иногда, подобно болезни»

¹⁶⁷. Поскольку времени для мысли и покоя в мысли недостает, отклоняющихся взглядов избегают. Их начинают ненавидеть. Всеобщее беспокойство не позволяет мышлению углубиться, отважиться пойти вдаль, подняться до чего-то подлинно Иного. Не мышление определяет время, а время – мышление. Поэтому оно становится темпоральным и эфемерным. Оно больше не сообщается с длительным. Однако Ницше считает, что «могущественное возрождение гения медитации»¹⁶⁸ заставит эту жалобу смолкнуть.

Мышление в особом смысле слова нельзя произвольно ускорить. Этим оно отличается от вычисления или от простой деятельности рассудка. Оно нередко бывает витиеватым. Поэтому Кант называл проницательность и тонкость чувства «некоторого рода роскошь[ю] ума»¹⁶⁹

. Деятельность рассудка знает только нужду и необходимость, но не роскошь, которая представляет собой отклонение от необходимого, от прямого. Мышлению, которое превосходит вычисление, свойственны особые темпоральность и пространственность. Оно идет нелинейно. Это мышление свободно, так как его время и место неисчислимы. Нередко оно идет прерывисто. Вычисление, наоборот, следует по линейной траектории. Поэтому его можно точно локализовать и в принципе как угодно ускорить. При этом оно не оглядывается. Обход или шаг назад не имеют смысла. Они только замедляют ход вычисления, который является всего лишь ходом труда. Сегодня сама мысль приравнивается к труду. Но Animal laborans не способно мыслить. Для мышления в особом смысле слова, то есть для осмысляющего мышления, необходимо нечто, не являющееся трудом. Изначально «осмысление», «

Sinnen» (древневерхненем. «sinnan») означает «путешествие». Неисчислим и прерывист его маршрут. Исчисляющее мышление не пребывает в пути

.

Без покоя человек не способен увидеть покоящееся. Абсолютизация vita activa изгоняет из жизни все, что не является актом, активностью. Всеобщая нехватка времени уничтожает идущее в обход и непрямое. Тем самым мир становится беден формами. Всякая форма, всякая фигура – это обходной путь. Пряма только голая бесформенность. Когда из языка изымают непрямое, он сближается с криком или приказом. Дружелюбие или вежливость также покоятся на обходительности и непрямоте. Насилие, наоборот, склонно к прямоте. Если в ходьбе отсутствует всякое промедление, всякая приостановка, то она закостеневает в марше. От нехватки времени амбивалентное, неразличимое, неприметное, неразрешимое, неопределенное, сложное или апоретическое уступают место грубой отчетливости. Ницше замечает, что в рабочей спешке исчезает и «способность слышать и видеть мелодию движений»[121]. Мелодия сама есть обходной путь. Пряма только монотонность. Мелодия характеризует и мышление. Мышление, в котором отсутствует всякая обходительность, оскудевает до вычисления.