Аромат времени. Философское эссе об искусстве созерцания

Ближе к концу «Vita activa» Арендт неожиданно взывает к мышлению. Мышление, по Арендт, претерпело по возможности меньше всего вреда от нововременного процесса, ответственного за «победу animal laborans». Хотя будущее мира зависит не от мышления, а от «власти деятельных людей», мышление тем не менее не безразлично для человеческого будущего, потому что мысль среди деятельностей vita activa является «самой деятельной», выражающей «опыт деятельного бытия <…> в чистейшем виде». Она превосходит «по простой действенности любую деятельность»[117]. Арендт, однако, не поясняет, почему именно в мышлении опыт действенности выражается в чистейшем виде. В какой мере мышление деятельнее самого активного действия? Не потому ли мысль деятельнее всех деятельностей, что она отмеряет великие высоты и глубины, потому что она отваживается идти вдаль, потому что как созерцание[118] она собирает в себе самые далекие пространства и времена,

потому что она созерцательна?

Мышление как theoria является созерцательной деятельностью. Оно есть форма проявления vita contemplativa. Арендт парадоксальным образом превозносит в нем деятельность, превосходящую по простой действенности любую деятельность. Для Аристотеля мыслительная деятельность является божественной деятельностью потому, что она отказывается от любого действия, т. е. как раз потому что она созерцательна: «<…> блаженными и счастливыми мы представляем себе в первую очередь богов. Какие же поступки нужно им приписать? Может быть, правосудные? <…> Может быть, представить их мужественными, стойкими в опасностях и идущими на риск, потому что это прекрасно? <…> Но если у живого отнять поступки <…>, что тогда остается, кроме созерцания? Следовательно, деятельность бога, отличающаяся исключительным блаженством, будет созерцательной»¹⁶⁴

.

Арендт завершает свою книгу изречением Катона, на которое ссылается Цицерон в «De re publica»: «Никогда ты не деятелен так, как когда на взгляд со стороны сидишь без дела, никогда не менее одинок, чем в уединении с одним собой»¹⁶⁵. Это изречение, по сути, касается vita contemplativa. Арендт превращает его в хвалу vita activa. Она, очевидно, упускает из виду, что это «уединение» касается и vita contemplativa, что оно диаметрально противоположно совместному действию, «власти деятельных людей». В цитируемом месте Цицерон красноречиво побуждает своих читателей вернуться от «форума» и суматохи «толпы» к одиночеству созерцательной жизни. Так, процитировав Катона, он сразу же восхваляет именно

vita contemplativa. Согласно ему, не активная, а именно созерцательная жизнь, посвященная вечному и божественному, делает человека тем, чем он должен быть: «И какую империю, какие магистратуры, какую царскую власть возможно предпочесть положению, когда человек, презирая все человеческое и находя это менее ценным, чем мудрость, не помышляет ни о чем, кроме вечного и божественного, и убежден в том, что хотя другие и именуются людьми, но люди – только те, чей ум изощрен в знаниях, свойственных просвещенному человеку?»[119] В конце своей «Vita activa» Арендт невольно выступает за vita contemplativa. От нее остается скрытым до последнего, что именно утрата способности к созерцанию ответственна за то, что человек вырождается в animal laborans.

4. Vita contemplativa, или Об осмысленной жизни

Все вы, для которых дорог суровый труд и все быстрое, новое, неизвестное, – вы чувствуете себя дурно; ваша деятельность есть бегство и желание забыть самих себя.

Если бы вы больше верили в жизнь, вы бы меньше отдавались мгновению. Но чтобы ждать, в вас нет достаточно содержания, – и даже чтобы лениться!

Фридрих Ницше[120]