Артюр Рембо

На следующий день, в субботу 12 июля, к Рембо пришел маленький господин в пенсне, следователь Теодор Стерстевенс в сопровождении секретаря, чтобы записать его показания. Артюру пришлось рассказать все еще раз. Начал он неопределенно: «В прошлом году, после ряда ссор с женой и ее родителями, Верлен предложил мне поехать с ним за границу». После довольно длительного пребывания в Лондоне у них начались раздоры «из-за того, что я упрекал его в беспечности и непозволительном поведении по отношению к некоторым нашим знакомым». В Брюсселе у Верлена «не было никакой определенной цели», он не хотел оставаться в этом городе, поскольку ему там нечего было делать. Артюр же хотел вернуться в Париж. «То Верлен изъявлял желание поехать со мной, чтобы там, как он говорил, расправиться с женой и ее родителями, то решительно восставал против этой поездки, потому что Париж наводил его на слишком грустные мысли. Он был в состоянии чрезвычайного возбуждения. В то же время он упорно настаивал на том, чтобы я остался с ним; он то впадал в отчаяние, то приходил в ярость». Как говорится, наплел сорок бочек арестантов. Такой сумбур вызвал у следователя подозрение, что от него что-то скрывают.

Рембо отдал секретарю свой портфель, в котором были бумаги, представлявшие для следствия большой интерес: письма Верлена с апреля по май 1872 года, сонет «Способный ученик» и другие документы.

Пуля была извлечена 17 июля.

Как и следовало ожидать, Теодор Стерстевенс вернулся на следующий день, чтобы окончательно прояснить все обстоятельства. Он уже представлял дело в общих чертах, однако один момент оставался неясным: действительная причина выстрелов. Хотя Верлен и купил оружие, у него могло не быть в голове определенного намерения.

«Верлен настаивал, как только мог, чтобы я остался с ним, — заявил Рембо. — Верно то, что в определенный момент он изъявил желание поехать в Париж, чтобы попробовать помириться со своей женой, и поэтому хотел мне помешать поехать туда с ним; но он менял свои решения каждую минуту, не останавливаясь ни на одном определенном плане. Вот почему я не нахожу никакой серьезной причины для покушения, которое он на меня совершил».

Пристрастие следователя раздражало Рембо: дело принимало опасный оборот. Следствие, может быть, будет проведено в Париже и — кто знает? — в Шарлевиле. Тогда, решив его приостановить, 19 июля он подал на имя судьи заявление, в котором просил не возбуждать «ни уголовного, ни гражданского иска», а также писал, что не собирается воспользоваться правом «требовать возбуждения уголовного дела против г-на Верлена». Другими словами, он добровольно отказывался предъявить гражданский иск, но этого было недостаточно для закрытия уголовного дела, уже возбужденного прокуратурой.

В тот же день, 19 июля, директор больницы Святого Иоанна передал следователю пулю, извлеченную из запястья Рембо, и сообщил ему, что раненый потребовал, чтобы его выписали из больницы.

Итак, Рембо был свободен, одинок, ошеломлен внезапностью происшедших событий и полон сожаления и горечи. Париж его больше не интересовал. Рана на руке заживала, через несколько недель от нее не останется и следа. Но душевная рана продолжала его терзать. Верлен будет осужден, в этом не было никакого сомнения, но и Рембо придется давать показания в суде, а потом о нем будут говорить еще и на другом суде, во время развода, в газетах появится его имя, в Париже разразится скандал, вся его жизнь может быть искалечена из-за этой дурацкой истории. И все из-за его упрямства: желая наказать Матильду, он наказал самого себя.

Эрнест Делаэ отмечает, что Рембо вернулся в Арденны через несколько недель². Действительно, кажется довольно правдоподобным, что он дождался решения суда в Брюсселе. Это подтверждается также обнаруженным в 1947 году Матарассо рисунком на доске из красного дерева, на котором мы видим молодого человека в лихорадке, лежащего на кровати под красной периной. На табличке слева вверху можно прочитать:

Эпилог на французский манер.

Портрет француза Артюра Рембо, раненного своим близким другом, французским поэтом Полем Верленом, находившимся в состоянии алкогольного опьянения.

Писано с натуры Жефом Росманом у г-жи Пенсмай, продавщицы табака, на улице Бушер в Брюсселе.

Были найдены следы этого Андре Мари Жозефа Росмана (родился 31 января 1853 года) и г-жи Пенсмай, урожденной Анны Порсон, лавочницы (работала с 1872 по 1874 год³).

Итак, Рембо попал в меблированную комнату в одном из беднейших домов, над табачным ларьком.