Ассы – в массы

О.К.

Да, я многое успевал, сам не знаю как. С Андреем Пановым, как я уже упомянул, познакомился через Юфита. У Свиньи был всегда пиетет по отношению к Юфе, но тот отвергал Андрюхины кривляния, приговаривая: какой там панк, вот Чаби Чекер – это сила… Но Свинья продолжал начинания в этом русле, обозначая свои потуги как идиотничание, но не как панк. Как-то поближе к народным корням, не микроскоп, так мелкоскоп… Естественно, это все перетекло на молодежные массы, которым вовсе свойственно кривляться и обезьянничать. А тут такая лафа: кривляешься, а тебе за это чуть ли не деньги платят… Но высоколобый барьер в виде концептуального искусства, выдающее то же идиотничание за бог знает что, был снесен. Потому как на все эти псевдоинтеллектуальные выставки приходили люди, которые так же идиотничали, но гораздо искренней и веселей, не выдавая за высокое искусство. Даже Костя Звездочетов, склонный к карикатурному стебу, в силу своей воспитанности и информированности, облекал свое творчество в иные термины. Каждый же поет свою песню. С Андреем Пановым, более известным как Свинья, единожды познакомившись, раззнакомится было сложно. Поэтому мы продолжали видеться и далее, даже как-то составляли один ансамбль, который нигде не звучал, потому как с этим рок-клубом было все понятно и выступать не хотелось. Хотелось что-то искать, вооружаясь всяческими инструментами, и в этом плане все искусствоведческие дискурсы давно уж сняты. Андрея же куда-то все-таки позвали, возможно, в Зеленоград, на фестиваль в 84-м году. Так же не стоит забывать про только что созданный ансамбль «НЧ/ВЧ» (низкие частоты/высокие частоты), который тоже куда-то звали, но договориться с комсомольцами из клуба не удалось. Меркантильность присутствовала в плане отсутствия аппаратуры, были даже выклеены огромные плакаты и выступление озвучено, но аппаратуры никто не дал. А так, все это попадало под футуристические программы, потому как жизнерадостные ритмы призывали к содействию, чего, собственно и добивались. И даже не состоявшееся выступление вылилось в то, что к группе подключилось семейство Сумароковых и открылся клуб «НЧ/ВЧ», в который на открытие в 86-м году приехал Гарик с толпой московских неформалов. А сам ансамбль должен был пройти тест в рок-клубе, который курировала Валя с позывными «Стакан». Она недавно что-то там писала про Курехина, что это все мы, вместе…

М.Б.

Слышишь стук копыт – это мы…

О.К.

Вот тогда мы решили с Свиньей, который уже попал в список запрещенных групп с «АУ», там завизироваться. Мы пришли визировать текста и, встретив Троицкого в буфете за чашечкой кофе вместе с Наташей Веселовой, которая увидев нас всех вместе, видимо созвонилась сама с собой… И короче, эти текста были залитованы – и как-то мы вспомнили, что группа есть, тексты есть, а название еще не придумано. Хохоча по дороге домой и придумывая названия, типа «Семеро козлят», составили список из шестидесяти названий с пометкой: угодное подчеркнуть. Подчеркнули «Обыкновенный фашизм»…

Прошло прослушивание, на котором выступили одни и те же люди, но в разных составах. Сначала «НЧ/ВЧ» потом «АУ». Ну, и после прослушивания город еще долго перешептывался, так как на радостях Свинья и сотоварищи поймали сумароковских котов, который тот выгнал на лестницу… поймали и попросту съели.

М.Б. По версии сотрапезника этих событий, Руслана, коты были съедены на сумароковском княжеском именном фарфоре, и эта акция была приурочена к какому-то празднованию блокады Ленинграда.

О.К. Возможно. Им долго еще инкриминировали этих котов – даже тем, кто не участвовал в поедании, а просто попадал в круг знакомых Свиньи. Зеленый свет на легальную концертную деятельность был дан, но деятельности тогда как-то не особо получилось. События, в которых приходилось участвовать, затягивали; зато состоялась дружба и, поскольку все мы жили в центре, то часто захаживали друг другу в гости, хотя основные тусовки все-таки происходили у меня. Лия Петровна (его мать) выдавала сыну ежедневный рубль, с которым он часто заходил, и мы подолгу гуляли по городу, как бы в поисках работы. Ходили мы так всю зиму и однажды забрели в институт Павлова, где Андрей, жадно внюхиваясь в ситуацию, сказал – наверно, здесь он хотел бы работать. Пахло там кучей экспериментальных собачек, которые громко лаяли, и Панову так это все понравилось, что он захотел там остаться. Мне пришлось его даже не уговаривать, а попросту сказать, что продолжу поиск работы в одиночестве, и он решил мне составить компанию. Весной он как-то самостоятельно нашел рабочее место экспедитором газет и журналов.