Турецкая делегация не поддержала советских предложений.
Исмет-паша согласился с проектом Керзона, возразив лишь против включения Мраморного моря в проектируемую демилитаризованную зону.
От выработки окончательного проекта конвенции советская делегация была отстранена, по этому поводу ею были высказаны энергичные протесты.
Таким образом, выработанная представителями Антанты и Турции конвенция о режиме Проливов нарушала жизненные интересы черноморских стран, в том числе интересы самой Турции.
И все-таки Исмет оправдал его надежды.
Он изворачивался, как мог, и, как только речь заходила о невыгодных Турции предложениях, проявлял такую твердолобость, что Керзон потерял всю свою аристократическую выдержку и то и дело раздраженно стучал тростью о стену.
Но все было напрасно.
Исмет проявил себя настоящим мастером демарша, искусства профессиональных дипломатов
Он жестко отстаивал необходимость признания Анкары как единственного законного представителя Турции
В то же время задачами Великобритании были, во-первых, недопущение усиления в Турции французского влияния, ее сотрудничества с советской тогда Россией и вообще изоляция на международной арене
Именно ее представитель, министр иностранных дел лорд Керзон, был модератором конференции
И однажды перед очередным, явно антитурецким полемическим выступлением Керзона, Исмет Иненю снял свой слуховой аппарат (тогда микрофоны были слабыми и слышимость усиливали с помощью слуховых аппаратов, а не динамиков как ныне).
Сделав вид, что не слышит британского министра, он затем слово в слово повторил свою прежнюю непреклонную позицию
«Худощавый, начинающий седеть, — описывал Исмета Генеральный секретарь конференции в Лозанне Рене Массильи, — он выглядел старше своего возраста лет на десять; тонкие черты лица, орлиный нос, глаза всегда настороже, скромный, но не застенчивый, всегда спокойный, очень вежливый, не реагирующий на громы и молнии величественного лорда Керзона, сохраняющий самообладание и снова повторяющий слово в слово бесстрастным голосом аргументы, которые западные делегаты считали уже отвергнутыми; при этом он был скорее скуп на слова, немного глуховат, что позволяло ему, в зависимости от обстоятельств, не всё услышать или заупрямиться дольше допустимого и вывести собеседников из себя, он изматывал противников, брал их „измором“.
Руководствуясь точными инструкциями Мустафы Кемаля, он сумел, таким образом, при всех бесчисленных трудностях следовать точно по заданному пути».
Уже очень скоро переговоры превратились в настоящее испытание нервов и выдержки западных дипломатов.
В конце концов, потерявший терпение Керзон решил сорвать переговоры.
Устроив на очередном заседании истерику, он от имени Англии, Франции и Италии в ультимативной форме потребовал от Турции подписать выработанный ими проект договора, угрожая в противном случае уехать из Лозанны.
Однако на Исмета угроза не произвела ни малейшего впечатления, и он покинул Лозанну.
20 февраля Кемаль вместе с женой, начальником Генерального штаба Февзи и приехавшим из Лозанны Исметом вернулся в Анкару.
Судя по всему, их ждала далеко не самая теплая встреча в меджлисе, и всю дорогу они провели в обсуждении предстоящей политической борьбы.
Кемаль не строил никаких иллюзий в отношении оппозиции и прекрасно понимал, что все интриги вокруг Мосула и Исмета были только предлогом, и не будь их, у его противников нашлись бы другие поводы.
И далеко не случайно на вопрос иностранного журналиста о том, что же он будет делать, когда внешний враг будет разбит, Кемаль с какой-то двусмысленной улыбкой ответил:
— Теперь, развлечения ради, мы начнем нападать друг на друга!
И он не ошибся.
На него нападали!
А когда он заявил, что действительными хозяевами Турции являются крестьяне, в зале раздался откровенный смех.
Поскольку всем было хорошо известно, в какой нищете жили сейчас эти самые «хозяева Турции».
Кемаль даже не с презрением, а с сожалением смотрел на этих смеявшихся над его словами людей, которые так по большому счету ничего и не поняли.
Да и кому были бы нужны Национальное собрание, реформы, война за Независимость, если бы не было того самого турецкого народа, большую часть которого представляли крестьяне.
А он сам?
Разве он искал каких-то выгод для себя?
Никогда!
Он отдавал всего себя служению любимой им нации и имел полное право говорить:
— Мои амбиции велики, но они не сводятся к материальным амбициям, таким как получение более высоких постов и денег…
Но это вовсе не означало того, что крестьяне, являясь подлинными хозяевами Турции, должны править страной в буквальном смысле.
Да и не их это дело.
Именно поэтому он всегда считал, что обязанность руководителей состоит в том, чтобы указывать своим нациям путь к радостной и счастливой жизни.
И Кемаль прекрасно понимал, что недовольство народа вовсе не означало того, что правительство и он сам ничего не делали для улучшения жизни.
Делали!
И делали много.
Конечно, этого было недостаточно.
Но…